Президент Франции Шарль де Голль за несколько часов до начала 1968 года сказал в новогоднем поздравлении: ”Я со спокойным сердцем ожидаю наступления следующего года”. И с чего бы ему беспокоиться. Франция в конце шестидесятых превратилась в стабильное социальное государство. Рост зарплаты несколько лет составлял по 3,5–3,6%.

Парижская весна

В январе в газете ”Монд” появилась даже статья ”Франция изнывает от скуки”. И в том же январе в район студенческих общежитий на окраину Парижа (где обитало около 11 00 студентов) приехал министр по делам молодежи. К нему подошел студент (имя которого скоро узнал мир — Даниэль Кон-Бендит) и попросил у министра… прикурить, а затем спросил его мнение о ”половом вопросе”. Министр сказал, что приехал обсуждать спортивные площадки и продолжил: ”Неудивительно, что студента с такой рожей, как у вас, волнует эта проблема” (имея в виду семитские черты Даниэля). Студент ответил: ”Вот слова, достойные гитлеровского министра”.

Этот обмен репликами скоро стал известен всей студенческой Франции. В общежитии, где все происходило, начались волнения, и туда 26 января нагрянула полиция для разгона митинга.

Нет места для подробной хроники растущего напряжения между студентами и властью. Она дошла до того, что 2 мая впервые за 700 лет была закрыта Сорбонна. Шестьсот студентов арестовали. И вспыхнул бунт. На стенах Сорбонны появился лозунг: ”Будьте реалистами — требуйте невозможного”. Париж затопили студенческие демонстрации, которые поддержали рабочие. Полиция выслала из страны студенческого лидера Кон-Бендита (немецкого еврея). Париж откликнулся миллионной демонстрацией — ”Мы все немецкие евреи”.

Кончилась парижская весна тем, что де Голль ушел в отставку. 17 июня Сорбонну покинули последние бунтующие студенты. Франция стала иной страной, идейными вождями которой оказались интеллектуалы-вдохновители мая 1968 года.

Пражская весна и далее везде

5 января 1968 года Компартию Чехословакии возглавил Александр Дубчек. А когда зацвели каштаны, полыхнула Пражская весна. Опустим детали. Они читателям известны, поскольку стали прологом общего конца ”Лагеря социализма”, правда, уже в 90-е годы. Новую Чехию и новую Словакию возглавили герои ”Пражской весны” шестьдесят восьмого.

Тогда же, в 1968-м, ”прикурившего” у министра в Париже Кон-Бендита судили уже во Франкфурте за организацию беспорядков в Германии. Когда судья попросил его назвать себя, ”красный Дени” сказал: ”Куронь и Модзалевский”. Это были организаторы польского молодежного бунта, которых в то же время судили в Варшаве (третьего организатора — Адама Михника — судили раньше, 9 марта 1968 года).

В Польше до ”Солидарности” оставалось еще 10 лет, спустя которые затевали новую волну протеста вместе с электриком Валенсой те же идеологи — Михник, Куронь и другие интеллигенты из польского шестьдесят восьмого.

В ФРГ шестьдесят восьмой не только привел к смене правящей коалиции и новой социальной политике, но также создал условия для появления ”Красных бригад” и целой плеяды лидеров, многие из которых определяют политику объединенной Германии до сих пор.

В США волна шестьдесят восьмого поднялась осенью в форме протестов против участия страны во Вьетнамской войне. Протестующие победили: не только заставив власть уйти из Вьетнама, но и создав новую молодежную контркультуру в музыке, литературе, кино, моде.

Что это было?

С расстояния в 50 лет видно, что на Западе и на Востоке молодежь искала модель справедливого мироустройства: в советском блоке — социализма с человеческим лицом, в Занадных странах — гуманного рыночного общества. Именно тогда ”поверх барьеров” родилась идеология ”конвергенции общественных систем”. Два нобелевских лауреата: американец Дж. . Гэлбрейт и академик Сахаров в СССР разработали эту оптимальную общественную модель как комбинацию преимуществ капитализма и социализма и отсечения (или минимизации) их пороков. На основе их работ возникла нынешняя теория ”Нового индустриального общества второго поколения”.

То есть ничего загадочного, мистического в спонтанно возникавших молодежных движениях 1968 года не было. Просто мир только-только отошел от шока Второй мировой войны, и первое послевоенное поколение ужаснулось опасности третьей. Молодежь ужаснулась также вездесущности государства как института (независимо от того, на какой идеологии оно было построено: капиталистической, социалистической, клерикальной или иной).

Молодым тогда казалось: достаточно глобализировать мироустройство по рецептам их кумиров — новых либералов и новых левых (первым шагом к чему рассматривался Евросоюз) и национальные государства — ”чудища обло, озорно и лаяй” рухнут. А дракон отрастил новые головы.

В XXI веке появилась опасность ”нового Средневековья” (роста роли ”национальных государств”, подъема клерикализма и нового раскола мира). Возникло такое противоестественное явление, которое один из кандидатов в президенты США назвал ”интернационалом националистов”. Усиливается то, что Герцен именовал ”патриотическим сифилисом”. Но читаются книги кумиров ”шестьдесят восьмого”. Многие его герои еще в строю.

В декабре прошлого года на одной из международных конференций случай распорядился так, что мой доклад стоял перед докладом Адама Михника. В перерыве мы продолжили завязавшуюся дискуссию с ”великим Михником шестьдесят восьмого”, когда-то написавшим: ”Сила патриотизма определяется мерой стыда, который человек испытывает за преступления, совершенные от имени его народа”.

С 1968 года прошло всего 50 лет. Историческое мгновение. И единственное, что никогда не прервется, — эстафета гуманистических идей. Так что — все еще впереди.

Поделиться
Комментарии