Другое дело — когда то же самое искажение я слышу из уст носителя языка. И хуже того — от ведущего или диктора телерадиовещания. Как ни печально, но в последнее время все чаще приходится хватать себя за руку, чтобы не позвонить на студию и не сообщить язвительно-сварливым тоном, что ее работники утрачивают профессионализм, допуская в эфире ляпы, непозволительные для специалистов.

Если не выговаривается ”хореографический”…

Еще более печально, что число ошибок в произношении растет на самой мною уважаемой (и вообще самой популярной среди русскоязычных слушателей) радиостанции в Эстонии. Что там случилось по ту сторону микрофона, остается только гадать. Судя по голосам и именам ведущих, происходит смена поколений. Процесс сам по себе абсолютно естественный, и в принципе его можно только приветствовать. Но складывается впечатление, что процесс этот пущен на самотек.

Сегодня, к сожалению, полностью утрачены такие ”опции”, как факультеты (или хотя бы группы) журналистики на русском языке в вузах Эстонии, где студентов учили бы, в числе прочего, правильному произношению. Но в самой студии можно было бы организовать что-то вроде курсов дикторской речи, или наладить такую деятельность в форме наставничества (менторинга, выражаясь современным языком), когда более опытные работники делятся с молодыми коллегами секретами своего мастерства, знакомят их с определенными правилами, действующими в профессии.

…Помню, на Новосибирском телевидении, где я делал свои первые шаги в журналистике, работала миленькая дикторша Машенька, которой никак не давалось слово ”хореографический”. И однажды, видя, как она мучается, пытаясь выговорить его ”с листа”, худрук именно что хореографического ансамбля, выступавшего в тот вечер на ТВ, после передачи мягко, но настойчиво посоветовал: ”Машенька, если вам в будущем когда-нибудь еще попадется это слово, то вы не терзайтесь, а говорите сразу — танцевальный”…
Следуя этой методике, я бы посоветовал многим молодым дикторам на радио: когда вам встретится количественное числительное…

Впрочем, сначала — пример. Недавно в передаче, рассказывающей о методике начисления разного рода пособий для нуждающихся, мне резанула ухо несколько раз повторенная молодой ведущей фраза ”не меньше тысяча пятьсот евро”. Именно в таком словосочетании.

Так вот, если вам, уважаемые молодые дикторы, встретится написанное цифрами числительное ”1500” в родительном падеже, то говорите сразу: ”не меньше, ЧЕМ тысяча пятьсот”. Иначе получается, что вы плохо владеете русским языком, правила которого требуют в данном случае говорить ”не меньше тысячи пятисот евро”.

Теряющий язык теряет свою личность

Может быть, для руководства ERR слишком хлопотно заниматься организацией подобных курсов? Есть другой вариант: посылать новых сотрудников в театральную студию при Русском театре, где, в частности, преподаются основы сценической речи. Недаром же в 1960-е, 1970-е годы практически всех известных дикторов Центрального телевидения не только ради красного словца именовали артистичными натурами, но и официально присваивали им почетные звания заслуженных, а то и народных артистов.

Человек за микрофоном — эталон речевой культуры. И это не громкая фраза, а реальность. Но сегодня почему-то так получается, что в большинстве профессий, которые принято называть гуманитарными (или творческими) — в отличие от так называемых точных наук/профессий (а они, что, не творческие?) — начинает преобладать дилетантизм. И не простой, а воинствующий. Мол, зачем нам всякие там дипломы и прочие ”бумажки”, мы сами с усами, могем и без образования все сделать, как надо, и даже еще лучше!..

Может быть, здесь отчасти виноват общий ”мейнстрим”, требующий от работника — не важно, в государственном, муниципальном или частном секторе — в первую очередь знания эстонского языка. Подразу-мевается, что русским-то, если он для человека родной, этот человек владеет на должном уровне. Не обязательно. На той же радиостанции доводится время от времени слышать от ведущих глагол ”ложить”, к тому же с ударением на первом слоге (вместо ”класть”), ”звонит” (вместо ”звонит”) и совсем уж экзотичные существительное ”напасть” и наречие ”отчасти” (вместо ”напасть” и ”отчасти”).

Я согласен, что сам по себе любой документ об образовании не является твердой гарантией высокого профессионализма. Здесь все зависит от самого человека. Популярнейший артист театра и кино Михаил Пуговкин поступил в Школу-студию МХАТ, имея всего три класса сельской школы. Однако его наставники пошли на такое отступление от правил, увидев в нем не только незаурядное дарование, но и жесткую целеустремленность в освоении актерской профессии. А язык для актера — едва ли не самый главный инструмент. Для диктора, впрочем, тоже — и даже в еще большей степени.

В результате Михаил Иванович, играя на сцене и на экране преимущественно роли персонажей ”от сохи” и произнося необходимые по пьесе или сценарию просторечные реплики, в жизни говорил на безукоризненном русском языке. Мне повезло убедиться в этом на практике, когда в середине 1970-х я провел с ним как-то целый день, разъезжая по предприятиям и организациям, с коллективами которых Пуговкин встречался в рамках Дней культуры РСФСР в Эстонии.

Я даже спросил у него: ”Михаил Иванович, а почему вы не разговариваете с аудиторией на языке своих персонажей? Это было бы оригинально”. На что актер ответил мне, причем без всякого пафоса и блеска в глазах: ”Голубчик, с речами моих персонажей зрители могут познакомиться в кино или в театре. А здесь, общаясь с людьми вживую, я не играю, а несу некую, не побоюсь этого слова, миссию. Мы не должны терять свой родной язык, иначе мы потеряемся сами как личности”.

Не ручаюсь за абсолютную точность цитирования, но глубинный смысл его слов передаю максимально близко к оригиналу.

Поделиться
Комментарии