Министр Хельмен Кютт: о реформе трудоспособности, налоге на бездетность и Законе о защите детей

Хельмен Кютт стала министром социальной защиты в марте 2014 года. В интервью ”МК-Эстонии” она рассказала о том, сложно ли женщине быть политиком, нужно ли вводить налог на бездетность, насколько жизнеспособна реформа трудоспособности и какие еще изменения планируются в социальной жизни нашей страны.

- Вы хорошо говорите по-русски. Как вам удалось выучить язык?
- В детстве я жила в маленьком городе Сууре-Яани недалеко от Вильянди. У меня была лучшая подруга, у которой мать русская, а отец эстонец. Домашним языком у них был русский. Я часто ходила к подруге в гости, она приходила ко мне. Поэтому, когда я пошла в первый класс, то уже умела говорить по-русски. Кроме того, моя бабушка работала в кинотеатре. А тогда ведь все фильмы были на русском языке. Это тоже очень помогло. Так что русский язык для меня не был проблемой, хотя сейчас я чувствую, что начинают забываться некоторые термины.

- А как вы попали в политику?
- В 1993 году меня позвали в избирательный союз Kodune Viljandi. Все члены союза были беспартийные, просто люди с хорошими мыслями и идеями. У нас был слоган ”деньги без искусства и культуры — это позорно, а искусство и культура без денег — беспомощны”. В союз входили и бизнесмены, и учителя, и культурные деятели. И все мы пытались решить проблемы Вильянди. Все активные, радостные — время было такое.

Я тогда работала в Красном кресте и была социальным работником в центральной больнице Вильянди. В избирательном союзе не было человека, который бы занимался социальными вопросами, и поэтому мне предложили стать кандидатом. Меня выбрали, и у меня стало все удачно складываться.

Так я стала работать в мэрии Вильянди. А в 1996 году пошла учиться в Таллиннский педагогический институт на социального работника, так как до этого у меня не было такого образования. Сейчас я уже получила магистерскую степень и взвешиваю возможность пойти в докторантуру, но посмотрим, как все сложится.

- Сложно ли женщине идти в политику, где большинство — мужчины?
- Когда я стала членом Рийгикогу в 2011 году, там было только 20 женщин.Это, конечно, мало. Но я знаю, что многие женщины просто не хотят идти в политику, считают ее ”грязной”. Но я всегда привожу в пример нож. Сама по себе это вещь не хорошая и не плохая. Врач со скальпелем спасает жизнь человека, а убийца с ножом отнимает ее. Так и в политике — все зависит от человека. Было бы даже интереснее и дискуссий больше, если б женщин в Рийгикогу прибавилось.

- То есть дискриминации в политике нет?
- Говорят, что есть, но я не чувствовала. Может быть, если посмотреть на списки кандидатов. Было бы справедливо, если б в избирательных списках женские имена чередовались с мужскими, а не оставались где-то в конце списка, и чтобы женщины баллотировались на высокие посты.

Я не чувствовала, что получила какую-то должность потому, что я женщина. И когда я была вице-мэром Вильянди, то я не выбирала людей по полу, а искала лучших. Сейчас, когда мы ищем кандидатов, я многим женщинам предлагала попробовать себя, но они говорят: зачем мне это, я не хочу.

- Как вы сейчас чувствуете себя на посту министра социальной защиты?
- Я говорила, что когда ты знаешь какая это важная сфера, разбираешься в ней, тогда ты и боишься. Потому что это большая ответственность. Я ведь первый министр в Министерстве социальных дел, у которого есть образование именно в этой сфере.

Я знаю, какую тяжелую работу делают социальные работники, которые занимаются детьми, пенсионерами, инвалидами. Если посмотреть на ситуацию в уездах, то видно, что все новое, что государство принимает в этой сфере, только добавляет хлопот социальным работникам. А их так мало. В небольших городах всего по одному человеку, который занимается всеми вопросами. Каждый день социального работника — как экзамен. Ни один день не похож на другой — новые вопросы, новые ситуации.

Когда я была избрана в Рийгикогу, то думала, что можно будет что-то решить быстрее. Но тут сталкиваешься со многими бюрократическими проволочками. Все идет гораздо медленнее. А если ты что-то хочешь менять в местном самоуправлении, то весь вопрос в том, есть ли у управы деньги и понимает ли она приоритетность проблемы. Работой в Вильянди я наслаждалась. Мы строили и дневные центры, и дом для престарелых. Последнее, что я успела там сделать, это найти партнера для учреждения Продуктового банка в Вильянди.

23 года я занимаюсь социальной работой. Я знаю, что в этой сфере у многих людей зарплата маленькая, но эта работа дает им какое-то моральное удовлетворение и позитивную энергию. Вот и мне тоже она дает удовлетворение. Я каждое утро иду с радостью на работу, я разбираюсь в этой сфере, понимаю, что говорят специалисты, и знаю, как это действует в жизни.

- Что вы хотите успеть сделать до выборов на своем посту?
- Я не думаю о том, что будут выборы. Я работаю так, чтобы начать решение важных вопросов. И если после выборов придет новое правительство и новый министр социальной защиты, то я хочу, чтобы у меня было, что ему передать.

Сейчас мы уже решили самые важные вопросы, например, о повышении детского пособия до 45 евро на первого и второго ребенка и до 100 евро, начиная с третьего ребенка. С нового года до 240 евро повысилось и пособие на детей, растущих в приемных или опекунских семьях. Для малообеспеченных семей повысилось пособие по необходимости.

Я бы очень хотела еще, чтобы каждый ребенок мог получить деньги на дополнительные кружки и хобби. В этот бюджетный год такой возможности нет, но, возможно, будет в 2016 году. Какая-то определенная сумма в месяц могла бы помочь ребенку заниматься в спортивной или музыкальной школе вне зависимости от того, каковы денежные возможности родителей.

В этом году первый раз в министерстве мы устраивали конкурс для студентов, которые представляли свои дипломные работы в области социальной сферы, сферы труда или здоровья. Я очень хочу, чтобы наша социальная политика исходила из научных исследований, а не только из того, что предлагают находящиеся у власти партии. Я надеюсь, что такой конкурс для студентов станет традицией. Мы очень много почерпнули из их исследовательских работ. Я думаю, что мы сможем это использовать.

Тем министрам, кто останется работать после выборов, будет нелегко. Им придется проделать огромную работу, чтобы воплотить в жизнь все запланированные действия, связанные и с реформой трудоспособности, и с Законом о защите детей. Чтобы местные самоуправления во всех регионах могли получать помощь от государства на реализацию этих законов. Я думаю, если мы обдуманно подойдем к этим вопросам, то нам удастся внедрить реформу так, чтобы все новые решения остались жизнеспособными.

Самая худшая социальная политика будет, если мы начнем говорить, что не можем поднять одно пособие, потому что надо поднять другое. Мы должны их рассматривать одинаково равномерно.

Поэтому было бы хорошо, если можно было работать спокойно. Зная перспективу, поставить нужные цели и идти к ним. Но даже если я не буду членом Рийгикогу или членом правительства, я знаю, что социальная работа есть везде. Хоть у меня и возраст уже за 50, но я уверена, что без работы не останусь.

Если бы я или мой муж были миллионерами, я бы открыла пансионат для пожилых людей. Это было бы место для достойной жизни, а не просто маленькая комната и постель, где человек ждет смерти. Ведь старость — это не болезнь, это один из этапов жизни, такой же, как младенчество или молодость. И мне хотелось бы дать пожилым людям возможность наслаждаться этим этапом.

- Ваша работа во многом соприкасается с работой министра труда и здоровья Урмаса Круузе. Вам удается находить с ним общий язык?
- Урмас — хороший коллега. Если у нас даже разные мнения и понятия, то в министерстве есть специалисты, которые могут найти общие точки соприкосновения. Могу сказать, что с ним приятно работать, так как у него есть опыт и знания, как и что на самом деле функционирует.

- В октябре вы критиковали реформу трудоспособности и даже грозились подать в отставку…
- Тут я должна объяснить. Когда я только пришла на должность министра, в интервью ”Актуальной камере” я сказала, что если реформа будет принята в ее тогдашнем виде, то я покину свой пост министра. Это было в марте, когда я первый раз увидела план реформы. Потому что до этого я была в оппозиции в Рийгикогу и только один раз слышала о реформе, когда Таави Рыйвас говорил о ней в социальной комиссии. Тогда это было слайд-шоу о том, как все будет хорошо. Но в итоге одна только социальная комиссия внесла 35 поправок.

Поэтому, когда в октябре меня спросили, уйду ли я из министерства, если реформа будет принята, то я сказала, что слухи о моем уходе сильно преувеличены. Я на самом деле вижу, что эту реформу возможно воплотить в жизнь, что услуги можно предоставить людям, что деньги пойдут людям и в социальную сферу. Кроме этих двух законов о трудоспособности, мы еще заключили договор Доброй воли, в который включили все пункты, которые нужно воплотить одновременно с законами. Потому что эти два закона не могут в одиночку поменять всю систему — здесь необходимы и дополнительные услуги, и общий подход по улучшению ситуации со стороны других министерств и местных самоуправлений.

Сегодняшней ситуацией, когда государство дает каждому маленькое пособие и люди остаются дома, не доволен никто. Люди не получают дополнительной помощи, вспомогательных средств и т.д. 35-40 процентов нетрудоспособных людей сами говорят, что они бы с радостью пошли работать, если бы был транспорт и рабочее место. Самый трудный вопрос сейчас — это рабочие места. Поэтому мы должны помочь работодателям обеспечить эти места. Я верю, что это возможно сделать. Конечно, будут проблемы, но мы их будем решать.

- Принятый недавно новый Закон о защите детей вызвал критику и опасения. Среди прочего он запрещает применять к ребенку физическое наказание. А где проходит грань? Не получится ли так, что легкий шлепок по попе станет единственным поводом для того, чтобы отнять ребенка у родителей?
- Я всегда думала, что ребенка нельзя ударить даже слегка. Своих детей я никогда не била. Мы цивилизованные люди и должны уметь находить другие методы воспитания детей. Если учитель ударит ребенка, то папа и мама будут очень этим недовольны. А почему тогда мы как родители позволяем себе такое? Я считаю, что правильное слово всегда сильнее.

Ведь если взрослые люди решают свои вопросы с помощью физической силы, то мы считаем это ненормальным. Тогда почему мы считаем возможным физически наказывать ребенка, ведь тогда он будет считать, что это правильно — решать проблемы таким образом.

Конечно, никто не заберет ребенка у родителей из-за шлепка или подзатыльника. Разлучение ребенка с семьей — это самая крайняя мера, и для этого должны быть очень веские причины. Родителями, которые неправильно обращаются со своими детьми, будут заниматься социальные работники. Родителем стать довольно легко, но при этом их никто не учит, как справляться с трудностями, которые возникают в воспитании детей.

Сейчас в Таллинне, в Нарве и Тапа Министерство социальных дел пилотирует программу ”Невероятные годы”. Родителей учат, как правильным способом донести до ребенка свою мысль, чтобы он не страдал. Узнав о программе, многие родители заинтересовались и захотели пройти курсы. Это говорит и о том, что есть родители, которые осознанно ищут подобную помощь.

- Вы предлагали ввести в Эстонии налог на бездетность. Но не лучше ли было бы увеличить еще детское пособие и другие семейные пособия, чтобы мотивировать молодые семьи заводить детей, а не создавать в обществе мнение, что политики в очередной раз хотят нажиться за счет народа?
- Я никогда не предлагала ввести налог на бездетность. Речь идет о моей позиции в качестве социального работника, но это не позиция партии или моя позиция в качестве министра социальной защиты. Я говорила о налоге для поддержки детей, это был бы, скажем, процент от зарплаты людей старше 30 лет, у которых нет детей. Эти средства пошли бы, например, на услуги для детей, на их образование, курсы и т.п. Согласно действующему Закону о семье, у детей и внуков есть обязанность, например, оплатить недостающую часть за проживание в доме для престарелых. В случае отсутствия детей это делает государство или местное самоуправление в зависимости от получаемой услуги.

- В декабре министр юстиции АндресАнвельт подписал конвенцию Совета Европы по предотвращению и пресечению насилия против женщин и семейного насилия. Как эта конвенция поможет женщинам Эстонии и насколько актуальна проблема такого насилия в нашей стране?
- Это, безусловно, нужная конвенция. Мы должны говорить открыто об этих проблемах. Потому что сейчас процент тех женщин или даже мужчин, которые обращаются за помощью, гораздо ниже того процента людей, которые на самом деле страдают от насилия в семье.

В Эстонии есть 13 социальных приютов для женщин. В 2015 году в госбюджете предусмотрены средства на финансирование их деятельности. Кроме того, приюты получают дополнительное финансирование и из средств норвежских грантов. Я верю, что чем больше мы будем об этой проблеме говорить, тем меньше это будет секретом, о котором на самом деле все знают.

И опять же, почему возникают отношения, в которых один партнер бьет другого? Может быть, это идет из детства, когда родители считали возможным физически наказывать ребенка. И он решил, что это нормальный способ решить проблему. Все это связано между собой, одно вытекает из другого.