Если, например, группа населения старше 80 лет в 2005 году составляла 42 520 человек, то уже в 2016-м их стало 65 299. Какая связь этих цифр с культурным фестивалем?

Трудна дорога в культурный рай — в самом прямом смысле. Если инвалид либо пожилой человек, преодолевающий любое расстояние вне дома с немалым трудом, решит, например, посетить Центр русской культуры (где проходит немало фестивальных дел).

Бег с препятствиями

Дом культуры, как и театр, ”начинается с вешалки”. Гардероб ЦРК находится в подвале, куда ведет крутая лестница. По ней спуститься, а затем подняться на инвалидной коляске невозможно, и с больными ногами без чужой помощи ее тоже не преодолеть. Но если продолжить пример и вообразить, что инвалид или старый человек решит посетить там же одну из лекций по программе фестиваля, то ему предстоит вскарабкаться на уровень примерно пятого этажа современного дома, чтобы попасть в залы третьего этажа ЦРК. Тому, кто перемещается в коляске, об этом нечего и думать, но и с больными суставами этот подъем трудноодолим.

”Ничего не поделаешь, — скажут мне, — красивое здание нынешнего ЦРК строилось для офицеров флота, у которых этих проблем точно не было”. Это правда. Как правда, что — скажем — в театре ”Эстония” и Эстонской государственной филармонии гардеробы расположены на уровне тротуара сразу у входа, хотя там тоже есть подвалы и красиво было бы напротив входа в фойе первого этажа развернуть какую-нибудь выставку… Но комфорт зрителей оказался важнее. И лифт в театре ”Эстония” встроили без потерь для архитектуры интерьеров. В ЦРК на первом этаже места для гардероба тоже вполне хватает, если убрать кабинеты и вообще об этом подумать.

Кстати, и лекционные помещения могли бы ”спуститься” на второй этаж, если на третий поднять все кабинеты и помещения странных организаций квазикультурного назначения, занимающие сейчас бывшие библиотечные помещения флотских офицеров.

А по поводу лифта и культурного наследства… В Петербурге есть Молодежный театр на Фонтанке. Здание у него по возрасту даже старше, чем у ЦРК, и не менее охраняемое как памятник. Там архитекторы в самом что ни на есть центральном холле установили лифт с прозрачными стенами… Без потерь для интерьера.

К ЦРК я прицепился совсем не потому, что полагаю его руководителей ненавистниками людей с особыми потребностями. Совершенно не так. Они, как все мы, живущие в Таллинне здоровые люди, просто не задумывались о невидимых миру не только слезах, но и невидимых городу местных инвалидах вообще.

Вспомните, уважаемые читатели, кому приходилось бывать в городах ”старой Европы”, как много и часто там встречаются на улицах и в разных общественных пространствах инвалиды. Бывая в Берлине, не припомню случая, когда бы водитель автобуса (если приходится ехать городским транспортом) через каждые две-три остановки не выходил, чтобы выдвинуть специальную площадку для въезда либо выезда инвалида-колясочника. Также не помню случая, когда бы пришлось ехать в таллиннском транспорте вместе с инвалидом на коляске. И дело не только в неприспособленности транспорта. Проехать на такой коляске по нашим внутриквартальным дорогам может разве что какой-нибудь чемпион паралимпиады!

Наши сограждане с особыми потребностями не могут двигаться дальше балкона своей квартиры (если таковой имеется), не тревожа здоровых горожан своей частной болью.

Культура — понятие широкое

Интеллектуальным досугом и художественным творчеством культура не ограничивается. Не меньшее, а может даже большее значение в гуманистической европейской культуре XX и тем более XXI века занимает отношение к людям с особыми потребностями и пожилым. Прятать инвалидов — одна из самых печальных сторон советского наследия. Идет эта тенденция со сталинского решения конца сороковых годов собрать безногих, безруких и вообще всех увечных в специальных резервациях, чтобы не резали глаз здоровым советским людям эти страшные жертвы прошедшей войны.

Один из спортивных деятелей советской поры Валерий Фефелов в мемуарах вспоминает о своем предложении высокому партийному чиновнику провести после московской Олимпиады 1980 года паралимпиаду, услышав в ответ: ”В Советском Союзе инвалидов нет!”. У нас не было тогда ни секса, ни спортсменов-инвалидов. С тех пор Эстония вроде бы приняла для себя европейские ценности, среди которых отношение ко всем нуждающимся в помощи малым и старым.

”Сострадание — важнее понимания Шекспира”, — сказал один великий политик. Этот принцип заложен и в принятой ООН Конвенции о защите прав инвалидов. Конвенция ратифицирована парламентом Эстонии. Вообще по части слов и лозунгов у нас все в порядке.

Заметим объективности ради, что в Эстонии намного лучше, чем в любом другом регионе постсоветского пространства, обстоят дела с реальным отношением к больным и старым. Наши пансионаты для стариков, наши проекты целевых зданий для инвалидов и пожилых (реализация которых сейчас начинается), размер наших пенсий наконец — все это кажется несбыточным чудом для многих бывших сограждан по СССР. Но отдельные прорывные направления только подчеркивают отсутствие государственных и муниципальных программ по всему ”культурному фронту”.

Недавно я уже писал о том, что социальная сфера может стать нашей эстонской ”Нокией”. Если бы хоть раз в Петербурге услышать: ”Повезу маму (папу, больного сына) в Таллинн. Там он со своей коляской будет абсолютно активным человеком…”

Пока примерно такие слова говорят о Берлине. Но это временно. Не правда ли, уважаемые читатели? И вот тогда великолепным международным высокодоходным будет наш весенний фестиваль культуры. Потому что культура начинается с общего сочувствия к отдельно взятой беде.

Поделиться
Комментарии