- Сегодня вступает в жизнь первое постсоветское молодое поколение, родившееся в 1992-93 годах. На ваш взгляд, это действительно какой-то, как теперь модно говорить, вызов для развития общества?

- Модно или не модно, но это естественный процесс. Потому что со вступлением в жизнь нового поколения, особенно если времена детства этого поколения очень отличаются от времен детства родителей, социологи связывают главные механизмы изменения ценностей в обществе.

Еще со времен античности говорят, что молодежь развивается не так, как хотят старшие. Но на самом деле, если посмотреть на этих молодых людей, что мы видим? У них гораздо больше самостоятельности. Они во многом более практичные. Я смотрю на своих студентов и вижу, что год от года у них более ясные представления о своих возможностях, и, конечно, горизонты этого выбора много шире, чем мы могли представить 20 лет назад. Им не присуще витание в облаках, а потом - происходящее от этого чувство неисполненных желаний.

Конечно, они более материалистичны. Но мне кажется, что лет 5-10 назад материалистичность и индивидуалистичность были наиболее выпуклы. А выпускники, которые к нам в университет приходят сейчас, как бы “наелись” уже. У них все больше проявляются духовные, интеллектуальные интересы и ценности. Они гораздо более требовательны к жизни, и надеюсь, что будут и более требовательны к себе.

- Но вы говорите об университетской молодежи, а это своего рода элита. Нет ли, на ваш взгляд, проблемы, что в тени этой “элиты” существует достаточно большая группа молодежи 18-20 лет, которая уже разочарована в жизни? В частности, русской молодежи из русских депрессивных регионов?

- С одной стороны, те черты, о которых я говорила, среди молодежи очень выпуклы, они определяют как бы норму. Скажем так - преуспевающую норму. Но это означает, что и “тень” от этой нормы больше. Можно сказать, чем выше “гора”, тем ниже “долина”. Если среди молодежи меньше, чем среди старшего поколения, тех, кто чувствуют, что они как бы исторгнуты с этой колеи, то они тем более несчастны, потому что эта “маргинализация” очень сильная. То есть среди молодежи их числом меньше, но я думаю, что их чувство даже более болезненно.

Среди русской молодежи, по нашим исследованиям, эта поляризация еще более глубока, чем среди эстонской.

- На удачливых и разочарованных?

- Да. У более удачливой части русской молодежи амбиции даже более высокие, чем у эстонской. А с другой стороны, те, кто отстали, кто не доходят до гимназии, выпадают из основной школы, выпадают из образования, - у них гораздо больше опасность попасть совершенно в низовые слои общества. Даже наркомания и прочие общественные болезни для них более опасны. Поэтому я думаю, что стремление вкладывать в Ида-Вирумаа больше в образование, чтобы это объединяло эстонскую и русскую молодежь, давало ощущение бóльших возможностей, - имеет огромную важность для всей Эстонии.

- На ваш взгляд, программа интеграции, которая сейчас составляется, будет эффективной, и если да, то в чем факторы эффективности?

- Я была задействована в создании этих программ с самого начала. Мы изучали, когда делали прошлую программу, отношение эстонцев и русскоязычных к интеграционным целям. Тут был очень большой разрыв. Среди эстонской части это больше было связано, так сказать, с формальными показателями: знание языка и т.д. А у русской части населения было ожидание социальных контактов, диалога, общих ценностей.

Теперь мы приходим - и в новом поколении это видно - к тому, что поворачиваемся друг к другу лицом и понимаем, что нужен диалог и возможность диалога есть. Возникло гораздо больше общих сфер. Скажем, русский театр и эстонский театр сейчас очень много взаимодействуют. В публичной жизни с русской стороны появились такие звезды, которые становятся общеэстонскими. Например, все аплодируют Тане Михайловой. Это ее как личности усилия - преодолеть этот барьер. А если посмотрим на молодежь, то там ведь знание эстонского языка общее…

И мы понимаем: это не дело государства; государство тут может помочь, но вообще-то реальное взаимодействие должно происходить на уровне людей, на местах, в школе, в культуре, на работе и т.д.

- А если говорить о помехах процессу интеграции, то каких, по вашему мнению, больше - внутриэстонских или внешних?

- Если мы посмотрим на внутриэстонские, то они разделяются еще на эстонские и русские. Мы сравнивали тональность эстонской и русскоязычной медиасреды Эстонии. Я читаю русскоязычные комментарии и слежу за общественным мнением. И наиболее злостное сопротивление любому шагу в сторону интеграции я встречаю в русскоязычных медиа Эстонии. Особенно в комментариях, но и не только в них. Такое, я бы сказала, ухмыляющееся невосприятие даже наиболее доброжелательных шагов и усилий.

- Может, это просто здоровый скепсис в результате 20 лет опыта?

- Это не здоровый скепсис. Тут видна даже прямая злоба. И если мы очень критичны в том, что в эстонских комментариях есть такие злостные голоса, то сейчас злобности в русских комментариях, в русской прессе больше.

Деятельность русских журналистов, по-моему, довольно слабая в этом отношении. В том смысле “слабая”, что нет смелости противостоять этим голосам в своем же сообществе. В эстонской прессе эстонские журналисты, на мой взгляд, в этом смысле гораздо более самостоятельны и смелы.

А что касается вообще людей - не прессы, - то я думаю, что взаимодействие и позитивный опыт все расширяются. На этом фоне Ида-Вирумаа кажется более продвинутым по сравнению с Таллинном. Это довольно интересно: в Ида-Вирумаа видно больше доброй воли, общего желания, больше общих мероприятий, контактов и т.д., чем в Таллинне, хотя тут ситуация как бы более трудная.

- За последние полгода-год мы наблюдаем признаки вроде бы изменений в политической жизни Эстонии - скандалы вокруг различных партий, “Народное собрание” по разработке предложений в законы и т.д. На ваш взгляд, это действительно сущностные, глубинные процессы - или их просто умело организовали и все останется по-прежнему? Ну, “вывеска” изменится, “витрину” перекрасят…

- Нет, могу вас заверить. Я была очень близка к процессу “рахвакогу” и других изменений, и тут дело действительно идет из глубин, изнутри самого общества. Что касается, скажем, изменения общих установок, то это видно и в поддержке разных партий.

Так как я сама социал-демократ, то я очень рада, что социал-демократические ценности - солидарность между людьми, общее понимание общих забот, гуманность - начинают в этом довольно жестком эстонском обществе все более звучать так, что их воспринимают не как что-то “красное”, “левое”, “постсоветское”, а как связанное с будущим. С тем обществом, которое для людей более подходит.

Думаю, что эстонское общество вышло из самой первой стадии, где главным был нажим на конкурентоспособность, и приходит к тому, что гуманистическое начало все-таки решающее. Уже на этом уровне развития Эстонии, даже в экономике, без мотивационного начала, без ценностей, без творчества, без человека далее не продвинуться. Это и сказывается в протестах. Протестах против того, что в политике слишком много “механического”, чисто экономического подхода и нет человечности. Я думаю, это нельзя создать искусственно, это должно прийти к людям изнутри. Очень надеюсь, что на выборах такие ценности будут играть бóльшую роль.

Поделиться
Комментарии