Оригинал текста опубликован в интернет-журнале "Спектр".

На эту тему было много всяких полемик, хотя не думаю, что тут есть обо что копья ломать. Мне кажется, что любой честно зарабатывающий на жизнь человек должен желать успеха любым трудящимся, отстаивающим свои интересы организованно и ненасильственно. Как из простой солидарности, так и из прагматических соображений — если люди способны организованно отстаивать свои интересы, это повышает качество социума в целом. Еще раз: любым честно трудящимся, с чьей бы фоточкой они не коротали долгие одинокие ночи. Навешивать на людей свои цели и ценности, женить их на своих политических мотивах, которые у них начисто отсутствующих, смысла не вижу.

Понятно, что в ситуации, когда государство перестало ужинать общество и, как следствие, ему станет все труднее его танцевать, вопросы у людей будут появляться все чаще и все более основательные. Я не верю, что здесь возможно навести тру-тоталитаризм и все будут есть траву и славить вождя. Нет для этого ни идей, ни возможностей. Так что вопросы звучать будут. И вот что в этой связи мне лично интересно.

Мы вернулись к себе

Когда только подступало осознание, что экономические дела наши швах, в высказываниях патриотически настроенных граждан отчетливо звучала интонация… облегчения, что ли? Словно все наконец стало так, как должно быть. Помните, как звучало рефреном весь прошлый год: ”Мы вернулись домой”. Крым — в Россию, россияне — в СССР. Мы дома. Прореженные полки магазинов, еда из не пойми чего, заграница кому-то недоступна, а кому-то уже не по карману, все нас не любят, вокруг враги, своим тоже нельзя доверять — небось нацпредатели, только ядерные ракеты наша защита — МЫ ДОМА. Можно больше не играть в эти скучные буржуазные игры, не строить планов, не стремиться что-то развить и улучшить. Можно жить себе от зарплаты до зарплаты, от урожая с огорода до урожая, и знать, что ты не хуже других. А то и получше, потому что живешь в Великой Стране, а они не пойми в каком позорище с бородатыми женщинами.

Мне сразу вспоминаются множество раз слышанные от приемных родителей истории о том, как ребенок, попав в хорошие условия, вроде как рад этому всему, и вместе с тем ему здесь неспокойно, все не так. Помните, как Геккельбери Финн маялся в доме у вдовы, и мог заснуть, только слезши с мягкой чистой постели на пол?

В отношениях то же самое. Дети, не привыкшие к заботе и ласке, не могут успокоиться, пока не разведут взрослых на агрессию, на крик и побои. И приемные родители растерянно рассказывают: мы уже не знали, что делать, от отчаяния отлупили его, сами в ужасе от себя, а он ходит, как именинник, как будто ему того и надо было. Такое и со взрослыми бывает: если с детства запомнилось и усвоилось, что ”нормальная” семейная жизнь — это когда орут, оскорбляют и унижают, то человек будет и супруга провоцировать на такое поведение. И, добившись своего, станет, с одной стороны, страдать и жаловаться, а с другой — испытывать странное удовлетворение, как будто от возвращения домой. В свой мир. Пусть с чьей-то точки зрения не самый лучший, но ему — родной и знакомый.

Это очень глубокая потребность — чтобы все было знакомо и чтобы жить как всегда. Не менять картину мира, паттерны поведения, способы достижения целей. Мы не любим, когда меняется интерфейс привычной программы, когда перегораживают забором привычный маршрут, когда близкие ведут себя не так, как обычно. И уж тем более не любим, когда обстоятельства требуют, чтобы изменились мы сами.

Если мы считаем себя бедными, мы будем так или иначе терять все деньги, которые к нам будут попадать. Не туда вкладывать, не на то тратить, не там оставлять кошелек. Это подтверждено исследованиями: бедные люди, выигравшие в лотерею крупную сумму, уже через год обычно возвращаются к прежнему уровню благосостояния, а то и ухудшают свое положение, набрав кредитов. Потому что они не умеют быть состоятельными, не владеют технологиями сбережения и разумного использования свободных денег, и не хотят им учиться, а сами деньги ”жгут карман”, вступая в противоречие с образом себя-нищего, и потому бывают быстро и неэффективно растранжирены.

На уровне отношений — если мы убеждены, что все вокруг нас не любят и хотят нам зла, мы будем каждый раз что-то такое делать, что в любом месте и в любой группе у нас будут появляться недоброжелатели. Поведение послушно и неосознанно подстроится под внутреннюю убежденность. Ведь если вдруг нам достанутся симпатия и уважение окружающих, это будет спорить с идентичностью, порождать невыносимую тревогу и страх ”разоблачения”. Вновь обрести привычный, ”хорошо сидящий” образ себя-отверженного, одного против всех, так и тянет. Мне такие письма периодически приходят: ”Меня нигде не любят, — пишет человек. — Потому что я слишком умный и тонкий, а вокруг-то все не такие. Помогите мне, хотя вряд ли у вас получится, ведь вот тут и тут вы написали явную глупость, как можно не видеть очевидного. И, кстати, мне неудобно писать здесь, а у меня еще много вопросов к вам, давайте перейдем в Фейсбук, я там привык”.

Что самое интересное, потеряв очередную крупную сумму или получив очередную порцию отчуждения, мы будем на верхних уровнях сознания, может, и расстраиваться, жаловаться и роптать, но в глубине души — чувствовать глубокое удовлетворение. Все как всегда, все на своих местах.

Культурный код

Как-то в одной из интернет-полемик мне сказали, что я русофоб, поскольку не принимаю часть русского культурного кода, которая, по мнению собеседника, состоит в пренебрежении благополучием и безопасностью. Для нас, мол, есть вещи поважнее, чем бюргерский уют. И не указ нам ваша пошлая пирамида Маслоу, мы существуем на высших уровнях бытия. Тут судьба России, вставание с колен, а вы со своим курсом доллара.

Все это было бы очень мило и возвышенно, если бы не другая сторона этой песни про народ, презирающий сытость и комфорт, живущий ради исполнения некой высшей, надчеловеческой, державной миссии. Эта другая сторона — пренебрежение собой, отношение к себе как к средству. И оно поразительно, до мелочей совпадает с тем, как всегда относилось к людям российское государство: как к расходному материалу, который должен быть счастлив лечь костьми в фундамент великих побед.

Сразу вспоминается множество рассказов, слышанных от знакомых историков. Про то, как тысячами умирали люди на строительстве дворцов Петербурга — без всякой необходимости, из-за нарушения элементарных норм безопасности и спешки, просто ради прихоти царя, желающего дворец вот прям срочно, к именинам фаворита. Как русским солдатам во время марш-бросков неделями не давали возможности снять сапоги, и те прирастали к кровавым мозолям, и когда потом несчастные шли наконец в баню, мужской крик стоял на всю округу — сапоги отпаривали и сдирали с ног вместе с кожей. Как высочайшей волей было отказано оснащать первых русских пилотов парашютами — мол, тогда начнут чуть что спасать свою жизнь, а самолет дорого стоит, пилотов же можно найти сколько угодно. Как бросали людей в топку индустриализации в прошлом веке — тысячами гробя ради Великого Дела, а в реальности — ради победных рапортов наверх и подготовки к новому витку имперской экспансии.

И все всегда под лозунги про величие и Родину, ясен пень.

Еще граф Толстой писал: ”Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти”.

Или, менее патетично, у Жванецкого: ”Патриотизм — это четкое, ясное, хорошо аргументированное объяснение того, почему мы должны жить хуже других”.

Но жить хуже — это в вегетарианские времена. А когда вечер перестает быть томным, ставки растут, и от населения требуется готовность вообще не держаться за жизнь.

Что тут скажешь. Да, к сожалению, это действительно часть российского культурного кода, и я совершенно точно ее не приемлю.

Три части

Здесь слиты воедино три составляющих.

Одна — это неумение людей жить хорошо, их неверие, что они вообще заслуживают безопасности и благополучия, нормальных человеческих условий, а не вечного выживания и стиснутых зубов. И никакого пути к иной жизни не существует, ”ни тропиночки ни пологой, ни ложбиночки ни убогой”. Больно берег крут. Если хорошая жизнь не для меня — лучше всего вообще не ценить ее. Хоть помереть более-менее героически: прыгнуть ”с кручи окаянной”.

Это все имеет свои причины и корни, требующие отдельного разговора, и вызывает глубокое сочувствие. Я надеюсь, что со временем это можно перерасти, преодолеть и, мне кажется, процесс уже пошел, за последние два десятка лет что-то стало меняться к лучшему. Люди стали обустраивать свои дома, свои семьи, свою жизнь. Начали верить, что что-то может быть для них, ради них. Да хотя бы удобная скамейка на улице или чистый туалет в поезде. Люди начали позволять себе строить планы, иметь сбережения, покупать красивое и есть вкусное. Начали интересоваться своими чувствами и состояниями, а также чувствами близких. Пусть не все, не везде, но немалая часть. Начали больше отдыхать и лечиться, то есть жалеть себя, наконец, а значит, и обращать внимание на нужды других, стали позволять себе роскошь эмпатии и сочувствия. Может быть, этот опыт не пройдет зря, может быть, в очередной раз глубина сползания в ”никогда хорошо не жили, нечего и начинать” будет меньше.

Со второй составляющей все понятно — это хищники, которые за века сменили уже много именований и флагов, лишь принцип ”ты виноват уж тем, что хочется мне кушать” остается прежним. И вечный неутолимый голод. Это не какая-то особая порода, клан или каста, это место в системе, на которое история втягивает то одних, то других, часто вчерашних жертв, которым никакие деньги и власть не позволяют успокоиться. Их картина мира тоже остается прежней, их идентичность не меняется. Они все так же презирают и ненавидят себя, а уж всех, кто оказался ниже в пищевой цепочке, и подавно.

Ну и третья — самая, пожалуй, мерзкая составляющая — это всякого рода шакалы Табаки, кормящиеся при ”патриотизме” паразиты. Именно под вечную пафосную трескотню всех этих попов-идеологов-писателей, здесь веками скармливали народ всегда голодному государству-хищнику. И еще требовали, чтобы он в процессе писал кипятком от счастья, что пригодился, не зря прожил жизнь. И чтоб не смел даже мечтать о безопасности и благополучии, не смел относиться к своей жизни, своему имуществу, своим правам как к ценности.

Вот хоть из сравнительно недавнего — протоиерей Всеволод Чаплин в программе ”Клинч” на радиостанции ”Эхо Москвы”: ”Если общество живет в условиях относительного мира, — спокойствия, сытости, — какое–то количество десятилетий, парочку–троечку, оно может прожить в условиях светскости. Никто не пойдет умирать за рынок или демократию, а необходимость умирать за общество, его будущее рано или поздно возникает. Мир долгим не бывает. Мир сейчас долгим, слава Богу, не будет. Почему я говорю ”слава Богу” — общество, в котором слишком много сытой и спокойной, беспроблемной, комфортной жизни — это общество, оставленное Богом, это общество долго не живет. Баланс между светскостью и религиозностью, наверное, выправит сам Бог, вмешавшись в историю и послав страдания. Страдания, которые в этом случае пойдут на пользу. Потому что они позволят опомниться тем, кто слишком привык жить тихо, спокойно и комфортно. Придется пожить иначе”.

Мне кажется, вот это и есть русофобия. Высокими словами загонять свой народ в вечную не-жизнь, навязывать ему виктимность, волю к страданию, влечение к смерти — невероятная подлость. Отдельно впечатляет фантазия садистического бога, питающегося людскими бедами и тщательно следящего, чтобы число их не уменьшалось. По образу и подобию, мда.

А патриотичный по самое некуда писатель Прилепин, говорят, готов заняться объяснением, почему старикам и без пенсий будет хорошо. Потому что надо любить Родину, а не еду.

* * *

Пока мы видим, что сложившаяся в результате непростой истории, полной травматичного опыта, картина мира, которую нужно бы по возможности исцелять, вместо этого цинично используется. Только вот, думаю, здесь всех могут ждать сюрпризы. Вдруг может оказаться, что народ больше не хочет в топку. И в фундамент чужих дворцов не хочет тоже.

Вдруг история с дальнобойщиками про то, что культурный код на самом деле разнообразней и богаче, чем казалось некоторым. И в нем есть еще какие-то части совсем про другое. Ну, знаете, не про Великую Империю и прочую Духовность, а про скучное всякое: про интересы, про собственность, про внятные правила. Про жизнь, в общем.

Увидим.