Поездка в ливанский лагерь беженцев — по дороге сельский праздник с пулеметами и конопляные поля
Официально ни одного лагеря беженцев в Ливане нет. Такую политику установили для того, чтобы беженцы не оставались тут насовсем, а по возможности возвращались домой. Таким образом невозможно заранее договорится и о визите, надо идти и узнавать. Больше всего сирийских беженцев живет на приграничных территориях, например, в районе Арсал обосновалось около 100 000.
Иностранцам туда лучше не соваться, так как Сирия, ИГ и война совсем близко. Поэтому мы выбрали место подальше от границы в долине Бекаа. Это колоссальное плато располагается на высоте 800 м над уровнем моря между двумя горными цепями и является единственным в Ливане сельскохозяйственным районом. Здесь поля дают урожай три раза в год, пишет журналист Eesti Päevaleht.
Мы поворачиваем на окраину поля, где виднеются десяток пластиковых палаток, наш водитель и переводчик идет на разведку. У каждого такого палаточного лагеря есть свой старший, у которого надо получить разрешение, чтобы можно было разговаривать с его обитателями. Поначалу местные смотрят на нас недоверчиво, но лед очень быстро тает и они становятся разговорчивее.
Чистенькие жилища беженцев
С одной из первых нам удалось поговорит с 60-летней Овашей, которая одета в клетчатый платок и цветастый балахон до земли. Она в лагере с пятью дочерьми и тремя сыновьями. ”Я уехала до того, как наш дом успели разбомбить. Нам удалось выжить”, — говорит она. Муж семью бросил и ушел к другой женщине.
Оваша проводит меня в дальний конец лагеря, где лежат угли и куча пепла. Ее палатка сгорела из-за сломанной электропроводки пару недель назад. Рядом стоит сверкающе-белая палатка из полиэтилена с логотипом УВКБ (агенство ООН по делам беженцев), которая невероятно просторна внутри. Обитатели палатки снимают обувь уже на пороге. Передняя, так сказать, комната и гостиная аккуратно покрыты коврами, по углам можно присесть на подушки. В углу есть телевизор и небольшая полка, на которой единственная книга — Коран. Все очень чисто и нигде нет ничего лишнего. Оваша приглашает меня посмотреть кухню. Здесь тоже чувствуется рука хозяйки. Кастрюли и сковороды начисто оттерты и аккуратно сложены. У семьи есть и спальни.
”Я хочу вернуться в Сирию. Тут нам хорошо, но куда-то еще я ехать не хочу”, — качает она головой, когда я пытаюсь выяснить, хочет ли она перевести семью в Европу.
Захие, по ее словам, тоже 60 лет, но кажется, что она старше. У нее девятеро детей и еще больше внуков. Она говорит, что часто плачет, когда думает о доме и слышит по телевизору о новых бомбежках. ”Там, откуда мы родом, сейчас ничего нет. Мы все многое потеряли, но когда война, надо бороться за жизнь и бежать. У нас не осталось ничего, для чего можно вернуться назад”, — говорит она.
Но при упоминании о Европе, она мотает головой. ”Я не могу ехать в чужое красивое место. Мы родились среди животных и должны так жить. Мы не ждем отправки в Европу, нет-нет. Хотим жить среди животных. В большом городе нам нечего делать”, — говорит Захия. Она также не считает нужным школьное образование — всему необходимому для жизни научат сами.
Она спрашивает нас, любим ли мы свою родину, и получая в ответ ”конечно”, улыбается и говорит: ”Вот видите, мы тоже любим свою родину. И здесь ждем, когда сможем вернуться. Возможно, будем до самой смерти ждать, но как только бог позволит, вернемся домой”.
К этому времени вокруг нас собрались уже кажется все, кто был в лагере. Среди них четверо молодых людей, которые держатся вместе, им не терпится поговорить. Они рассказывают, что бежали потому, что не хотели служить в сирийской армии. Это и правда сейчас последнее место, куда стоит идти. Но в отличие от женщин, молодые люди не кажутся откровенными.
Они модно подстрижены, волосы аккуратно уложены гелем, они одеты в подделки известных марок, а на шее — металлические цепи. Я не догадываюсь посмотреть на их руки, но коллега замечает, что хотя юноши говорили, что занимаются деревообработкой и строительством, их руки были идеально ухожены, совсем не такие руки рабочих, как мы привыкли видеть.
Я не спросила, почему эти молодые люди, которые ходили за мной по пятам по лагерю, курили несмотря на рамадан (мусульманам не разрешается ни есть, ни курить в дневное время во время этого месяца обязательного поста), хотя могли бы сделать в это время что-то полезное. К примеру, убрать пепел от сгоревшей палатки Оваши, что заняло бы полчаса.
Им нравится взносить себя на воздух
Долина Бекаа — противоречивое место, как и весь Ливан. Все происходит каким-то мистическим образом. Тут даже есть поговорка, что если кто-то говорит, что понимает, что происходит в Ливане, то видимо ему просто неправильно объяснили.
”Туу-туу”, — сигналит нам проезжающий автомобиль. Наш водитель отвечает тем же и объясняет: ”Это машина христиан”. Поскольку мы находимся в поселении мусульман, сигналом клаксона христиане приветствуют друг друга.
Напрямую негативно к иноверцам не относятся, но напряжение витает в воздухе. Даже на обед водитель везет нас в христианский поселок Деир-аль-Ахмар. Так безопаснее.
Собираясь в обратный путь, замечаем, что в поселке что-то происходит. На окраине дороги собирается оркестр, разодетые маленькие девочки носят корзины с лепестками роз.
Выясняется, что в поселке ожидают важного проповедника, в честь которого устраивают небольшое шествие, во главе которого идут девочки с цветами. Все празднично одеты. Женщины суетятся с детьми, люди улыбаются, жизнь кажется спокойной и безоблачной…
Нашу машину осматривает полицейский. Военные, стоящие на окраинах улиц, это всего лишь начало. Перед приездом проповедника внедорожники перекрывают дорогу и пара военных машин с пулеметами подъезжают к церкви обеспечивать безопасность. Известно, что контрольные армейские пункты и вооруженных военных фотографировать нельзя, и я пыталась этого избегать. Но тут делаю исключение, чтобы хотя бы с помощью мобильного телефона передать контраст между девочками в белых платьях с цветами, мирным праздником и вооруженными солдатами.
”Мы опасаемся бомб. Воспоминания о бомбежках у всех еще свежи. Поскольку среди мусульман много террористов-самоубийц и им нравится взлетать на воздух, то нужно быть к этому готовыми, — объясняет водитель. — Да, большинство мусульман — замечательные люди, но рисковать нельзя, ведь достаточно одной бомбы…”.
Со стороны шествия доносится веселая мелодия, дети берутся за руки и поют, крест в руках несущего блестит в лучах солнца, меры предосторожности никому не мешают радоваться. Люди улыбаются, поют и наслаждаются праздником.
Едем назад в сторону гор, когда вместо табака и картофеля замечаем непривычную для эстонцев сельскохозяйственную культуру — на полях растет конопля. Выращивание конопли в Ливане нелегально, но очевидно, что конопляные поля в Бекаа ни для кого не новость. Откуда-то же берутся деньги на покупку проносящихся мимо нас спорт-авто и на строительство вилл.
Вероятно, конопляные поля относятся к территории, подконтрольной Хезболла (что-то среднее между политической партией, террористической организацией и самовольной муниципальной полицией). Хезболла держит часть территории в безопасности и люди за это благодарны. Поэтому их действия особенно никто не критикует.
