Иногда при посещении конференций создается впечатление, будто историков, стремящихся реконструировать исторические события, дать им трактовку и осмыслить их, становится все меньше, и что все большую популярность приобретают т.н. ”исследования памяти” (”memory studies”), цель которых заключается в исследовании того, как спустя некоторое время люди помнят, преподносят и используют исторические события.

Для исследований памяти детальное воспроизведение прошлого не является вопросом первостепенной важности — важно обозначить влияние разных дискурсов и культур памяти на общество после произошедших событий. Как отмечает историк Марек Тамм, ”мнемоническая история позволяет отойти от неразрешимых зачастую вопросов, таких как ”что произошло на самом деле?” к вопросам о том, каким образом определенные способы конструирования прошлого позволяют обществам будущего определять себя и поддерживать собственное существование” (Marek Tamm, Beyond History and Memory: New Perspectives in Memory Studies — History Compass 11/6 2013, 458–473).

Отказываясь изучать, что произошло на самом деле, Тамм, однако, противоречит самому себе, утверждая, что можно выяснить, какое влияние память оказала на общество в будущем. Многие занимающиеся исследованием памяти ученые в реальности отказались от академической историографии, которая требует кропотливой реконструкции событий. Роль академической историографии заняли рассказы о важности исторической памяти в культуре, политике, международных отношениях обществ и т.п., что неизбежно приводит к пониманию — да, память крайне важна.

Марек Тамм также отмечает, что историческая наука как средство продуцирования исторической памяти не имеет принципиальных отличий от религии, литературы, кино, ритуалов или архитектуры. Поскольку релятивизм является молчаливой предпосылкой к мнемонической истории, к результатам также не могут быть применены строгие научные критерии, в чем может заключаться одна из причин популярности этой области. ”Огромная привлекательность истории памяти кроется в ее неопределенности”, — отмечает Алон Конфино (Alon Confino, Collective memory and cultural history: problems of method. The American Historical Review, 1997, 1386-1403).

Во время работы над докторской диссертацией, а затем и над монографией на тему трактовки прибалтийского вопроса в отношениях между союзниками в период Второй мировой войны, я периодически ощущал, будто плыву против течения. Зачем уделять внимание изучению Второй мировой войны, если все давно уже досконально изучено? Подчас же казалось, что гораздо важнее не изучать события прошлого, а понять, какое влияние память о Второй мировой войне оказала на эстонское общество, эстонско-российские отношения, противоречия между Востоком и Западом и пр. После беспорядков в апреле 2007 года было некуда деться от статей и книг, рассказывающих о ”монументальной войне”, а программы конференций пестрили семинарами и докладами, посвященными памяти. А ”настоящая история” казалась исключительно сферой интересов отдельных фанатиков.

Я решил подойти к вопросу по возможности спокойно и продолжить изучать вопрос с позиции ”что действительно произошло”. Ссылаясь на собственную монографию, я осмелюсь утверждать, что к работе историка по-прежнему относится не только поиск новых перспектив изучения давно известных материалов, но и радость выявления новых фактов. Разумеется, обнаружение фактов в архивах (или, в зависимости от темы, в интервью, открытых источниках и т.п.) не является самоцелью, а позволяет лучше понять причины определенных поворотных событий. Аналитическое повествование, рассматривающее события в хронологическом порядке, с учетом принципиальной непредопределенности будущего, по-прежнему занимает в исторической науке свою нишу.

Повествовательная история демонстрирует, как из круговорота непредопределенности, сильных личностей, идей и структурных условий рождаются новые институты и системы, которые могут существовать десятки или сотни лет. Повествовательная история, таким образом, интерпретирует и характеризует логическую последовательность известных событий и итогов (Geoffrey Roberts, History, theory and the narrative turn in IR. Review of International Studies 32.04. 2006, 703–714). Моя цель заключается в том, чтобы предоставить более точное и достоверное, чем прежде, объяснение того, почему по окончании Второй мировой войны прибалтийские страны были переданы Советскому Союзу без протеста со стороны Запада.

Текст публикуется в рамках сотрудничества портала Delfi и журнала Diplomaatia.

Оригинал статьи на эстонском находится здесь.

Оригинал статьи на английском находится здесь.

Справка

Каарел Пийримяэ — научный сотрудник института истории и археологии Тартуского университета и профессор военной истории Объединенных учебных заведений Сил обороны. Данная статья представляет собой краткое изложение вышедшей осенью прошлого года монографии Пийримяэ ”Roosevelt, Churchill and the Baltic Question: Allied relations during the Second World War” (New York: Palgrave Macmillan, 2014), и также опирается на прочитанную в феврале текущего года в Тартуском университете лекцию ”Ценности, идеи, интересы: Прибалтийский вопрос в отношениях трех великих держав в период Второй мировой войны” (”Väärtused, ideed, huvid: Balti küsimus kolme suure suhetes Teise maailmasõja ajal”).

Поделиться
Комментарии