Число "работающих бедняков" выросло на миллион человек за пять лет. При этом 55% из тех, кто живет в бедности, работают.

Под позитивной экономической картинкой, рисуемой правительством, в обществе ощущается неуверенность в завтрашнем дне, чему способствует и растущая безработица.

По данным фонда, число "работающих бедняков" выросло из-за высоких цен на жилье, особенно в частном секторе, где количество живущих в бедности за последние 10 лет удвоилось и сейчас составляет 4,5 млн человек.

Вообще возникает впечатление, что социоэкономическая модель общества, сконструированная в послевоенной Европе, во многом утратила актуальность. Так ли это?

Ведущий программы "Пятый этаж" Михаил Смотряев обсуждает тему с социологом, преподавателем шотландского университета Стирлинга Мариной Шапиро и доцентом факультета коммуникаций ВШЭ Любовью Борусяк.

Михаил Смотряев: Сравнительно недавно предполагалось, в Англии эта концепция, заложенная еще в ранние пуританские времена, никуда не девалась: кто не работает, тот не ест, а кто работает, соответственно, кушает и, в зависимости от того, насколько хорошо работает, этим и определяется содержимое стола. Как выясняется, и без доклада фонда Раундтри это было известно, на это обращали внимание, но сейчас эти цифры уже у всех на виду, с ними невозможно спорить.

Ситуация, как выяснилось, меняется. Можно работать и при этом иметь доход сопоставимый, а то и меньше, чем доход людей, которые просто получают пособие от государства. И это в определенной степени переворачивает с ног на голову общественную конструкцию, которая в странах Запада, прежде всего в Западной Европе, существовала уже не одну сотню лет.

Любовь Борусяк: Мне сложно сказать, насколько сейчас переворачивается экономическая конструкция. То, что конструкция политическая претерпевает существенные изменения — я думаю, что это связано с экономикой не в последнюю очередь, это, очевидно, так. Но в России своя история. Здесь немножко по-другому, потому что у нас такой традиции, что если ты много работаешь, то хорошо зарабатываешь, никогда не было.

М.С.: Пожалуй, для России это действительно в новинку. Последние лет 25 можно говорить, что об этой концепции услышали и заговорили, и сейчас тоже она вряд ли пользуется среди россиян большой популярностью. Но вернемся опять в Западную Европу.

Марина Шапиро: Я думаю, что все меняется. И в Западной Европе причины для этого прежде всего экономические. Сейчас трудно говорить о среднем классе в том смысле, как о нем традиционно говорили, традиционное деление: рабочий класс, средний класс и высший класс.

Сейчас средний класс все больше и больше расслаивается. И говорят не о среднем классе, говорят о разных группах в среднем классе — установившийся средний класс, появляющийся средний класс, технический средний класс, высокорабочий, у которых аффлюэнтный образ жизни. То есть, это очень неопределенное сегодня понятие.

По крайней мере, в Великобритании всегда была дискуссия о том, что определяет средний класс. Если ты зарабатываешь среднюю по стране зарплату, причислять ли тебя к среднему классу? Или средний класс — это скорее образ жизни? Это как ты проводишь досуг, кто твои друзья, в каком магазине ты делаешь покупки, и так далее? Неопределенность с определением была всегда, но сейчас она становится все более очевидной.

М.С.: Средний класс — наиболее яркий пример, в том числе в силу плохой дефиниции его границ. Но доклад, который непосредственно послужил поводом для нашей сегодняшней беседы, трактует не о среднем классе, а о людях, которые или в него не попали с рождения, или из него выпали. И, кажется, именно выпадающих из него больше. Делается больше с течением времени, если посмотреть на тенденции последних пяти-шести лет.

Рост на миллион с лишним человек — это довольно значительно. И начинает казаться, что можно освежить Маркса, который говорил о том, что все, что существует в промежутке между пролетариями и треклятыми буржуа, все это так или иначе стремится к одному из этих полюсов, и в итоге среднего класса практически не останется.

Вряд ли то, что сегодня происходит в мире, можно трактовать исключительно с марксистских позиций, но по факту он прав. Великобритания — не единственная страна, где подобного рода тенденции заметны. В США похожая конструкция, хотя в целом доходы населения распределены несколько по-иному и в абсолютных величинах повыше. С точки зрения политики, о которой вы говорили, причины подобного рода расслоения и утекания нижнего слоя среднего класса уже совсем в сторону бедности, граничащей с нищетой, не только политические?

Л.Б.: Можно я немного вернусь назад? Дело в том, что огромное количество дискуссий о среднем классе — есть ли он в России, такой же ли он, как на Западе, в чем он проявляется, как он проявляется — это дискуссии с начала нулевых годов и до кризиса 2008 года. Потом эта тема начала из общественного дискурса уходить. И тогда это выражение было — я всегда говорю "те слои населения, которые можно условно назвать средним классом". А население, поскольку в течение нулевых годов шел очень быстрый рост доходов, причем реальных доходов населения, то люди почувствовали, что они или уже в среднем классе, или вот-вот туда попадут.

Исследования того времени очень четко показывали, что все абитуриенты, например, даже каких-нибудь совсем левых вузов, были уверены, что оттуда они выйдут сразу в средний класс. Потом случился кризис, который воспринимался очень болезненно. Потом известные нам события 2014 года. Про средний класс говорят уже очень мало, эта тема ушла на периферию, а население начало беднеть. Беднеть заметно, но очень интересным способом. Реальные доходы падают довольно существенно. Да, те, кто чувствовал свою принадлежность к среднему классу, начинают очень сильно поджиматься. Но по самоощущению они еще не ушли оттуда.

Если иметь в виду, что средний класс в большей степени в крупнейших городах сосредоточен, или то, что мы условно называем средним классом. Если раньше они в продуктовых магазинах не смотрели на ценники, теперь смотрят. Но после ужасного скачка цен два года назад, как раз в ноябре, потом процесс пошел медленно. И люди сумели адаптироваться, и на субъективном уровне тех, кто считает — все они из одной категории населения перешли в совершенно другую — не очень много.

Субъективно ощущения, что все, корабль идет ко дну, в общем, еще нет. Хотя тревога есть, и ощущение того, что дела в семье, экономическая ситуация ухудшается, оно, конечно, есть. Когда вы называли три столбца среднего класса, вы забыли тот, который для России очень важен: образование. Они образования пока не потеряли, естественно, они относительно обеднели, но, в основном, еще не обнищали. И поэтому субъективно они еще не ощущают, что конец, кранты, мы теперь относимся к совсем низким слоям общества.

М.С.: Ну, нищета в разных частях планеты тоже понятие разное.

Л.Б.: Ну, я не сравниваю с Верхней Вольтой. Конечно, средние доходы упали. Но все-таки они упали неравномерно. От кризиса, конечно, больше всего пострадали бедные. Средний класс пострадал тоже, но среди них тех, кто стал относиться к нищете, немного. Потому, что у нас уже сложилась система, что делать в кризис. И номер один ответ — не допустить безработицы. Все-таки безработица еще небольшая.

М.С.: В Британии тоже официальные цифры по безработице демонстрирую, скорее, положительную динамику, но, как выясняется, это не спасает. В отличие от России вышеуказанного периода, которая прошла через крупный кризис 1998 года, потом через большой кризис спустя 10 лет, в Британии и вообще на Западе был значительный крах пузырей в 2000-2001 годах, был действительно кризис по всему западному миру примерно одновременно, предтеча российского, в 2008 и 2009 годах.

Но в том, что касается абсолютных показателей падения жизненного уровня, уровня доходов, всего остального, по России это ударило сильнее. Но тенденции дальнейшего расслоения, о которых принято говорить и с высоких трибун в ООН и на уровне социологических исследований, они никуда не делись. Что позволяет думать, что кризис — это только часть проблем.

М.Ш.: По последним данным, все больше говорят о том, что реальные зарплаты, особенно у среднего класса, не выросли за последние 10 лет. Это большая часть проблемы, когда мы говорим об упадке среднего класса. Мне хотелось бы вернуться к тому, что средний класс потихоньку скатывается, истекает из среднего класса за черту бедности. Тут важно помнить о нюансах. Этот процесс происходит не со всеми. Он происходит с разными поколениями.

Те, кому 30-40, первое поколение, которые не улучшили уровня жизни по сравнению со своими родителями. До этого, на протяжении чуть ли не двухсот лет, каждое следующее поколение британцев жило лучше, чем их родители. Сейчас первый раз в современной британской истории поколение детей живет хуже родителей. Потому что выросли цены на жилье. Потому что появились огромные региональные различия цен на жилье. В то же время есть очень большие региональные различия в возможностях трудоустройства, в уровне зарплаты. И это все сказывается на этом процессе.

Относительно молодое поколение — то поколение, которое обнаруживает себя не там, где их родители думали, что они будут, и они с детства привыкли думать, куда они дойдут, условно говоря. Кроме того, если мы посмотрим на тот релиз, который был опубликован об исследовании недавнем о бедности, там тоже есть очень много нюансов. Например, 50% семей, которые работают, и, тем не менее, проживают за чертой бедности — это семьи, где либо глава семьи имеет какую-нибудь болезнь или инвалидность, либо в семье есть человек, у которого есть инвалидность или продолжительная болезнь, и этот человек требует специального ухода.

Очень большие опять-таки региональные различия. Очень большая часть дохода у таких семей, которые на этой грани, которые, как Тереза Мэй выразилась, только-только справляются — это семьи, у которых очень большая часть дохода уходит на оплату жилья. Это люди, которые часто снимают в частном секторе, и у них иногда до 70% из месячной зарплаты уходит на плату за жилье. Все эти факторы играют большую роль. Не только этот процесс во времени надо рассматривать — был кризис, и как этот кризис повлиял на протяжении последних лет, и происходят ли подвижки в британском обществе, и как картина меняется.

М.С.: Это, наверное, один из ключевых моментов, когда мы заговорили о меняющейся картине в социуме. В течение едва ли ни всех послевоенных лет, уж точно лет 50 после этого, общая идея, которая в западных странах никем серьезно не оспаривалась в мейнстриме, заключалась в том, что разруха будет преодолена, и постепенно большая часть общества, значительно большая, окажется в рамках среднего класса, как бы его мы ни определяли.

Будет небольшое количество людей, которые по тем или иным причинам не смогут выбраться из бедности, и для них предполагаются обильные программы социальной помощи. И будет какое-то количество людей, которые ухитрились удачно вложить деньги или удачно родились, у которых денег миллионы, их тоже предполагалось иметь не более процента-двух и из общей картинки вычитать. Достойная жизнь каждому.

И с начала этого тысячелетия эта картинка стала постепенно вызывать все больше сомнения в своей правдоподобности, что это когда-нибудь осуществится. В ближайшие 50 или больше лет. Оказалось, что прогнозы наши не очень правильные, или не так все просто с этим пресловутым средним классом, как бы мы его сейчас ни определяли, и движение человечества в сторону всеобщего благополучия — ему остались не считанные годы, а считанные тысячелетия.

Л.Б.: Если тысячелетия, то это не так мало. А мы говорим об идее прогресса, который затрагивает основные слои населения.

М.С.: В совокупности с социальной справедливостью, что важно.

Л.Б.: Здесь очень по-разному. Если посмотреть европейские страны и те, что раньше назывались западного, а теперь чаще говорят, северного мира, то мы увидим очень разные картины. Мы увидим совершенно непохожие ситуации. Скандинавия непохожа на Южною Европу. Совсем. И ситуация там разная, и настроение разное, и проблемы разные, и движение идет очень по-разному.

Если мы посмотрим Россию — Россия все-таки европейская страна, и довольно крупная по меркам Европы — то Марина интересно рассказывала, как в Англии принято стричь газон 300 лет, и условно 300 лет родители надеялись, что дети будут жить лучше них, а теперь пораженно заметили, что это не так. Кстати, в Америке некоторые родители тоже это заметили — в России-то такого никогда не было!

М.С.: Россия на этом пути отстает немножко.

Л.Б.: Но у нас-то была интересная ситуация еще недавно. До кризиса 2008 года и чуть-чуть после него, но до следующего кризиса. Это когда как раз возникла уверенность, что бедные родители, на юность которых пришлись лихие 90-е, которые сейчас молодым поколением воспринимаются исключительно как лихие и трагичные. У них-то жизнь гораздо лучше. И она реально у них была конечно гораздо лучше.

А сейчас это стало под вопрос. И сменилось ощущение движения вперед, а оно очевидно было все нулевые годы, когда реальные доходы росли, а сейчас оно сменилось таким настроением, что мы понятия не имеем, что будет завтра. Но, с другой стороны, мы, конечно, понятия не имеем, но это как раз нормально. Потому что, когда стало ясно, что мы опять в кризисе, и даже в 2008 году, когда народ испугался, средний класс говорил — что нам, к кризисам привыкать что ли? И это переживем. Поэтому на поколенческом уровне это различие позитивное, и более-менее о нем забыли. Все-таки то, что казалось трендом, оказалось выплеском.

М.С.: Действительно ли можно говорить, что никакого тренда нет, и это случайная комбинация в разных частях планеты, которая так случайно совпала на этом историческом отрезке времени, движется от среднего класса к нищете, и никто не исключает, что через год-два-пять она развернется диаметрально противоположным способом?

Л.Б.: Нет, я говорила другое, я говорила, что шведский социализм и свойственные ему тренды невозможно сравнивать с греческим, не говоря уже о ситуации в Испании и Италии, где у молодежи очевидное ощущение, что их жизнь гораздо сложнее, чем жизнь родителей. Но у них не было такого многодесятилетнего тренда на рост, постоянного ощущения, что так будет всегда.

М.С.: Марина Юрьевна, ваше мнение?

М.Ш.: Мне кажется, что тренд есть, и он проявляется в разных областях. Например, то, что происходит в политике сегодня, наш "брексит", выборы Трампа, то, что происходит в Европе, это все часть того же тренда, частью которого является расслоение среднего класса и перетекания его в более малообеспеченную прослойку населения. Тренд этот исторический. Он, по-видимому, начался в 80-е годы ХХ века. Он возник в результате процессов глобализации, которые начали развиваться и становиться все более интенсивными.

Этот тренд появился, когда началась деиндустриализация, когда промышленность стала закрываться, когда она стала переноситься в бедные регионы мира и выводиться из так называемых развитых стран. Все это стало влиять на возможности следующих поколений людей, которые выходили на рынок труда, на их возможности трудоустройства, их возможности роста.

Это убрало какую-то надежность, какие-то гарантии, которые существовали раньше, когда можно было сказать, что, если я буду предпринимать такие-то определенные шаги — пойду учиться, приобрету такую-то профессию, то мне будет гарантирована такая-то работа и определенный образ жизни.

Все это выходит из нашей реальности. И то, к чему в России привыкли, к определенной степени риска очередного кризиса, которая существовала всегда последние 30-40 лет, и люди привыкли с этим жить, здесь для людей это внове. Здесь действительно еще люди не привыкли к такому уровню нестабильности, к тому, что можно работать, можно иметь образование, хорошую работу, но эта работа не гарантирована пожизненно.

М.С.: То есть, получается, что эти 50-60 лет послевоенного прогресса нас испортили, породили завышенные ожидания?

М.Ш.: Да, можно так сказать. Даже не только 50 лет. Был разрыв, порожденный Второй мировой войной, но эта тенденция была и до Второй мировой войны. Зависимость от того, из какой ты семьи ты вышел, какие шаги ты предпринимал, в какую школу тебя послали, какую работу ты нашел, и зависимость твоего будущего благосостояния долговременного, на всю жизнь, от этих первоначальных условий, существовала очень давно и очень долгое время. А сейчас она начинает ослабевать, эта связь между этими предпосылками и гарантированным результатом.

М.С.: В том, что касается связей, которые ослабевают, я не сомневаюсь, что большое число социологов, да и простых британцев, наверняка с вами не согласятся. Британия считается среди европейских, да и вообще западных стран, государством, где довольно сильное по сравнению с окружающими по-прежнему существует деление на классы. В свое время мы здесь, в стенах "Пятого этажа", об этом говорили. Но, по сравнению с ситуацией 50, не говоря уже о 100 лет назад, да, безусловно, ситуация очень сильно изменилась.

В определенной степени мы должны сами себя благодарить за ситуацию, в которой мы оказались. А в России прогрессом и изобилием, которое за ним следует, не избалованы, или избалованы в гораздо меньшей степени, и страдают от этого меньше, и выходят из положения с чисто российской ухваткой и изворотливостью.

Поделиться
Комментарии