Большинство наших специалистов в области международных отношений сформировалось в годы холодной войны. Они неустанно апеллируют к ее урокам. Но, если судить по их словам и поступкам во время грузинского кризиса, складывается впечатление, что, занимайся они в те годы не охраной памятников старины или изучением неопознанных летательных объектов, например, а реальной внешней политикой, Запад не только не "победил" бы в холодной войне, но и не пережил бы ее.

Только на самом первом — и самом неудачном — этапе холодной войны находились горячие головы, предлагавшие сбросить бомбу на Корею или начать боевые действия против СССР. Позднее основой западной политики и стратегии стала возможность постепенной, контролируемой эскалации ответных мер в случае обострения конфронтации с СССР.

Именно о таком подходе, но уже в отношениях с сегодняшней Россией, говорил на итоговой пресс-конференции ЕС президент Франции Саркози. Однако большинство эстонских газет вышли на следующий день с материалами, сетовавшими на склонность "старой Европы" к "умиротворению агрессора".

Сама по себе эта отсылка к трагическому для Эстонии периоду истории заставляет вспомнить известный афоризм. Точнее, два. О стратегах, готовящихся вновь и вновь сразиться в последней проигранной битве. И о политиках, которые, ничего не забыв, ничему не научились. Впрочем, у некоторых наших политиков, как известно, достаточно сложные отношения и с памятью.

Ресурсы, амбиции, сомнения

Напомню. В 1988 году, например, группа американских неоконсерваторов предъявила обвинения в "умиротворении" своему президенту Рональду Рейгану. Поводом послужило то, что Рейган предложил Горбачеву встретиться и обсудить вопросы сокращения вооружений. Вопреки истерикам неоконов, именно эта встреча положила начало процессу, завершившемуся крушением Берлинской стены.

Однако, ни об этой встрече, ни об абсурдном сравнении Рейгана с Чемберленом не вспомнил его горячий поклонник Март Лаар, незадолго до начала грузинского кризиса призывавший последовать примеру Рейгана и, отказавшись от политкорректности, назвать вещи своими именами. При этом Лаар не уставал предупреждать Запад об опасностях "умиротворения".

Учитывая, что его настойчивые прогнозы о скором начале конфликта в Грузии сбылись, может показаться, что и эти предупреждения следует принять всерьез. Возможны, однако, и другие варианты. В свое время о Меттернихе говорили, что ему нет равных в постановке диагноза, но упаси бог Европу следовать его рецептам. Впрочем, в данном случае есть сомнения и по части диагноза. Достаточно вспомнить, в чем именно состояла политика "умиротворения" в 30-е годы.

Сутью ее было стремление удовлетворить легитимные претензии Германии в надежде на то, что та в результате откажется от попыток подрывать основы легитимности всего версальского устройства. Ошибочность этой политики заключалась не только и не столько в том, что Германия использовала легитимный принцип права наций на самоопределение лишь в качестве прикрытия для куда более амбициозных целей. Главная ошибка "умиротворения" заключалась в том, что амбиции Германии не могли быть удовлетворены в принципе. Германия не просто искала свое место среди других великих держав. Она стремилась к их фактическому подчинению.

Сегодняшняя ситуация отличается от тогдашней, как минимум, по трем основным параметрам. Во-первых, сегодняшняя Россия не располагает ресурсами, необходимыми для реализации амбиций, сравнимых с гитлеровскими. Во-вторых, она даже не пытается скрывать, что реально имеющиеся у нее амбиции выходят далеко за рамки грузинского конфликта. Неслучайно, именно накануне саммита ЕС президент Медведев озвучил принципы своей внешней политики, каждый из которых, так или иначе, касается общего устройства мирового порядка. В третьих, в отличие от своих предшественников в Мюнхене, лидеры "старой Европы" не оставили ни малейших сомнений в том, что отлично понимают суть российских амбиций и намерены обсуждать именно их, а не то, например, кто именно, как и почему начал войну в Грузии.

Более того, основное новшество "доктрины Медведева", последний принцип, по сути постулирующий возможность создания "сфер влияния", а также де-факто подкреплявший его одностороннее признание Южной Осетии и Абхазии и несанкционированные "зоны безопасности" на территории Грузии, стал главной мишенью европейской критики. Так что, как бы ни относиться к реальному наполнению этой критики, твердить об ошибках "умиротворения" просто бессмысленно.

Об элементарных цепных реакциях

Если же говорить об адекватности именно реального наполнения европейского ответа на действия России, меня лично умиляет непоколебимая уверенность его критиков в том, что ЕС, "как всегда, не смог пойти дальше слов". Зачем, собственно, идти куда-то "дальше", если "слова" пока еще работают?

Мы уже никогда не узнаем, вошли бы российские танки в Тбилиси или нет, не прилети в столицу Грузии президент Франции или госсекретарь США. Случилось то, что случилось. И теперь грузинские пропагандисты будут объяснять случившееся "поддержкой Запада", а их российские коллеги — успешным завершением "операции по принуждению к миру". Однако ни те, ни другие не смогут отрицать того очевидного факта, что независимость Грузии была сохранена именно дипломатическими средствами. Другое дело — ее территориальная целостность. Именно в этом вопросе могут возникнуть серьезные сомнения в действенности сугубо дипломатических усилий.

Если заявление российского парламента о необходимости признания независимости грузинских автономий было вполне предсказуемым, подписание соответствующего указа российским президентом стало сюрпризом для многих. Кроме, пожалуй, тех, кто вообще ничему не удивляется, поскольку видит в истории лишь череду легко прогнозируемых элементарных цепных реакций.

Именно при таком понимании истории становятся возможны модели, типа "эффекта домино", согласно которым провозглашение независимости Косова, например, должно было неизбежно привести к провозглашению независимости Абхазии и Южной Осетии. (Именно такие модели, кстати, привели к началу войн в Корее и во Вьетнаме, которые, как теперь представляется, скорее препятствовали эффективному противостоянию СССР, нежели способствовали ему.) Между тем, если внимательно присмотреться хотя бы только к короткому отрезку истории, "от Косова до Грузии", можно заметить сразу несколько существенных вариаций.

"Необходимость" в понятиях закона

С точки зрения международного права, признание независимости Косова никогда не являлось "законным". Что, однако, не делало его неправомерным. Специфика международного права в том и заключается, что оно оставляет значительное пространство для решений, продиктованных необходимостью. А необходимость, согласно сформулированному еще в средневековье принципу — necessitas legem non habet — "не признает закона" или, в другой интерпретации, сама "творит закон".

Среди юристов давно уже сложились две традиции интерпретации этого принципа. Одна пытается вписать "необходимость" в понятие "закона", другая настаивает на том, что "необходимость" всегда находится за рамками "закона", в сфере политических решений. Интересно, что по вопросу о независимости Косова и грузинских автономий российские президенты, Путин и Медведев, заняли отнюдь не единую, а различные позиции, соответствующие этим двум традициям.

Так, во время своего знаменитого выступления в Мюнхене, Путин, оспаривая уникальность Косова, настаивал на выработке единого правового подхода для всех аналогичных ситуаций, причисляя к таковым и грузинскую. Повторил он этот призыв и во время последнего интервью CNN, уже после признания независимости автономий.

Медведев, в свою очередь, в интервью Russia Today, признал юридическую уникальность косовской ситуации, добавив, что все подобные ситуации, включая южно-осетинскую и абхазскую, являются уникальными; и, следовательно, все находятся в сфере "трудных, но необходимых решений", принимаемых политически.

Понятно, что медведевская трактовка соотношения "права" и "политики" приобретала особое значение на фоне тогда еще продолжавшихся боевых действий и призвана была легитимизировать не только признание Абхазии и Южной Осетии, но и сам факт применения военной силы, возможность которого в международном праве, опять же, основывается на принципе necessitas legem non habet.

Уроки "политического реализма"

Эти юридические тонкости, однако, не отменяют одного существенного различия между косовской и грузинской ситуациями. Различие это уже не касается соотношения "необходимых решений" и права, но сводится к тому, кто и как принимает такие решения.

Вопрос независимости Косова был решен в результате длительного и открытого международного обсуждения, в котором участвовали и Россия, и Сербия. Также, согласно плану Саркози-Медведева, должен был решаться и вопрос Абхазии и Южной Осетии. Россия же решила его не только в одностороннем порядке, но и на основании своего военного присутствия на этих территориях. И именно с точки зрения будущего политического устройства не только региона, но и мира в целом вопрос о правомерности такого способа принятия решений выходит на первый план, в то время как вопрос о том, что именно послужило причиной российского военного присутствия, отходит на второй.

И тут ЕС абсолютно точно обозначил приоритеты, сконцентрировавшись не только на вопросе территориальной целостности Грузии, но и на способе решения подобных вопросов. То есть, сконцентрировавшись на "словах" (дипломатии), которые в данном контексте и являются "делом". Ничуть не менее важным, чем демонстративное присутствие натовской флотилии в Черном море.

Как говаривал известный дипломат, историк и теоретик международных отношений Джордж Кеннан, эффективность дипломатии заметно возрастает, когда на горизонте маячат несколько дивизий. Однако, не менее важным уроком "политического реализма" является то, что эффективность дивизий (и санкций) стремится к нулю в отсутствие дипломатов, способных формулировать политические цели.

Конкретно для Эстонии это означает, что выбор между НАТО и ЕС (не говоря уже о таких плодах болезненного воображения, как "мини-НАТО" или "Балтийский союз") настолько же ложен, как и выбор между дипломатией и силой. Эстонии нужно оздоровление трансатлантических отношений, вменяемый американский президент и сохранение конструктивного разнообразия мнений внутри ЕС, являющегося не только залогом сбалансированных позиций, но и достойным примером принятия трудных, но необходимых решений, без которых не бывает политики. И это только на западе. "Восточный вопрос" — особый.

Поделиться
Комментарии