Мнение: испытание миграцией
Одна из глав доклада Ассамблеи сотрудничества о развитии человеческого потенциала ”Эстония в эпоху миграции” посвящена языковой тематике. Оказывается, что миграция пройдется не только по человеческим судьбам, но и по нашему государственному языку, пишет обозреватель Айн Тоотс в "МК-Эстония".
Экзистенциальная проблема любого языка разъясняется уже в вводной части главы: тот или иной язык вымирает не под давлением других языков, а вследствие угасания у его носителей мотивации пользоваться им. Все остальное — разговор в пользу бедных.
Именно в этом ракурсе следует рассматривать и будущее эстонского языка. Пока картина такова. По данным справочника ”Ethnologue 2017”, эстонский язык относится к 400 языкам мира, число носителей которых превышает миллион.
Поскольку в справочнике разброс цифр (данные разных лет из разных источников), по которым у нас носителей эстонского языка 1,04 млн, а всего в мире 1,13 млн, то лучше обратиться к переписи 2011 года, согласно которой эстонский был родным для 887 тысяч опрошенных, а владели им как вторым языком еще 177 тысяч, т. е. всего 1,064 млн. К ним добавляются 50 тысяч в Финляндии, по 20 тысяч в США, Канаде, Швеции и России, 10 тысяч в Австралии и т. д., т. е. всего не менее 1,2 млн.
Сейчас это число растет за счет потомков переселенцев советского времени: в докладе отмечается, что 3–4-е поколение этих потомков уже акклиматизировалось в эстоноязычной среде. Правда, ресурс этот невелик (3-е поколение перепись оценивает в 52 тысячи, по 4-му данных нет, но 3-е в два раза меньше 2-го). Чем пополнить его?
Равнение на Люксембург?
В интервью ”Актуальной камере” на русском языке в день вступления в должность президент Эстонии Керсти Кальюлайд напомнила об опыте Люксембурга, откуда за 10 лет уехало 100 тысяч человек, но приехало 200 тысяч, так что число говорящих на государственном языке там растет, ибо для приезжих есть бесплатные языковые курсы, а дошкольников готовят к занятиям в школе на люксембургском языке. У нас ведь говорят о том же, но пока только говорят.
Тут, правда, стоит уточнить, что в Люксембурге три государственных (верней, административных) языка: французский, немецкий и люксембургский (носителей его в самом Люксембурге 345 тысяч, или 59%, в других странах еще 70 тысяч), который вообще-то не отдельный язык, а прирейнский диалект немецкого языка с вкраплением французских слов.
Кроме того, Люксембург стал суверенным государством в 1867 году, но люксембургский язык обрел там статус государственного лишь в 1984 году (у нас бы это соответствовало приданию такого статуса вырускому диалекту — 87 тысяч носителей). Уроки на люксембургском (или немецком!) языке ведутся только в основной школе, а начиная с 10-го класса все предметы (кроме языковых) на французском. Тексты законов тоже публикуются на французском языке.
Иными словами, люксембургский язык — лишь один из трех языков повседневного общения населения, поэтому за 12 лет службы в Люксембурге сама Керсти Кальюранд, сославшись на занятость, так и не собралась на бесплатные курсы этого языка, поскольку летцебургиш был ей просто не нужен. У эстонского языка, как единственного государственного, набор функций значительно шире.
Смена поколений
Для сохранения эстонского языка как разговорного люксембургский опыт вполне подходит, но как быть с тем, что хотя жизнь этнических неэстонцев в эстоноязычной среде налаживается, среда эта уже не первый год размывается эмиграцией самого эстоноязычного населения?
Правда, отчасти это компенсируется иммиграцией, определенные надежды связываются также с возвращением эмигрантов или сохранением ими родного языка на новой родине, хотя там они оказываются в еще более жестком окружении, чем наши переселенцы советского времени, поэтому там адаптация к жизни в иноязычной среде происходит не в 3–4-м, а скорей во 2-м поколении.
Многих представителей 3-го поколения зарубежных эстонцев с исторической родиной связывает лишь наличие эстонских корней. Относительно доли возвращенцев оптимисты называют минимум 50%, но пессимисты — максимум 25% уехавших, поэтому наиболее дальновидные аналитики уже выступают за либерализацию понятия эстонства, т. е. призывают не связывать его ни с этническим происхождением, ни с гражданством, ни с местом жительства и даже со знанием эстонского языка — была бы хоть какая-то связь с Эстонией!
Впрочем, с реальностью это не очень расходится: государственный язык у нас действительно один, но de facto Эстония двуязычная страна (эстонский и русский) с начавшимся переходом к триязычию (плюс английский). Каково будущее эстонского языка в таком окружении?
Ясно, что, несмотря на особый статус, одолеть два мировых языка ему не по силам, поэтому вопрос в том, выживет ли он в роли их неравного соседа? Призыв главы Еврокомиссии эстонизировать Европу (в дигитальном смысле), конечно, льстит, но если оставаться реалистами, то лучше проявить больше скромности и гибкости.
Например, подумать об ограничении государственного языка административными функциями, что во многом так уже и есть. Большей гибкости требует языковая политика — не по принципиальным соображениям, а из-за скудости ресурсов, как финансовых, так и людских. Думать следует не о том, что и как выглядит сейчас, а о том, как это поймут новые поколения, от которых зависит будущее языка.
Небольшие народы открыты для многоязычия, а эстонский язык — вполне современный благозвучный язык, поэтому остаться в семье языков-миллионников (а всего в мире языков более 7 тысяч), если не паниковать и не перестраховываться, ничто ему не мешает.
