Куда язык доведет?
Если, как в старой пословице, до Киева, то нам явно не по пути. Во-первых, нам и в Таллинне (Нарве, Тарту, Раквере, Йыхви и т. д.) неплохо, а если кому-то надо в украинскую столицу — это его личное дело, пишет "МК-Эстония". А во‑ вторых, если под словом ”Киев” подразумевать события на Майдане, вызванные, в числе прочих причин, и дискуссиями о государственном языке Украины, то чур нас сто раз!
Помнится, на заре перестройки и гласности мне, примерно в одно время, были заданы два вопроса, и оба поставили меня если не в тупик, то в некоторое недоумение точно. Позднее подобные вопросы, в разных вариациях и в разной обстановке, мне задавали разные люди. Но эти два запомнились мне особенно. Как-то очень уж они оказались один с другим связаны…
Вот и думай, как хочешь!
Первым в этой ”очереди” был, если я не ошибаюсь, Пеэтер Райдла, тогда работавший в ЭТА (не террористическая организация басков, а всего-то Эстонское Телеграфное Агентство). А вопрос был такой: ”Почему ты не учишь эстонский язык?”. Причем спросил он вполне доброжелательно, без всякого упрека, просто как-то к теме разговора пришлось.
Честно сказать, я не сразу сообразил, что ответить. И чтобы мое замешательство не так бросалось в глаза, я пошел в атаку, ответив вопросом на вопрос: ”Скажи, что для тебя важнее — чтобы я знал эстонской язык или чтобы я поддерживал движение за государственную независимость Эстонии и выход ее из состава СССР?”. Мой собеседник очень удивился: ”А разве это возможно без знания эстонского?”. (Собственно, о таком феномене и пойдет речь, но несколько позднее.)
А вторым был неподражаемый Урмас Отт, тогда гремевший на всю одну шестую часть суши своим ”Телевизионным знакомством”. В 1988 году я брал у него интервью для тогдашней ”Советской Эстонии”, после чего мы встречались несколько раз, чаще случайно, просто как коллеги, испытывая при этом, как мне кажется, взаимную симпатию друг к другу. В одну из таких встреч я, желая сделать ему приятное, поприветствовал Урмаса на его родном языке: ”Tere päevast!”. На что он отреагировал совершенно неожиданно. ”Ты что, учишь эстонский?”, — спросил он подозрительно. Скромно потупившись, я выразился в том смысле, что да, мол… И здесь Урмас полностью меня огорошил. ”Да ты с ума сошел?! Зачем тебе это нужно!?” — почти прокричал он.
Знать или не знать — вот в чем вопрос
Что касается нашего разговора с Пеэтером Райдла, то я хоть и ушел от прямого ответа на его вопрос, но при этом нисколько не кривил душой по поводу дилеммы: знать язык или поддерживать освобождение Эстонии. То есть в идеале, конечно, желательно и то, и другое. Но идеал не всегда достижим.
Кроме того, я уже в начале 1990-х годов заметил один любопытный феномен. Среди тех моих знакомых, кто владел эстонским языком, что называется, перфектно, абсолютное (а в данном случае подходит так нелюбимое мной слово ”подавляющее”) большинство относилось к идее выхода Эстонии из СССР, мягко выражаясь, с большой долей скептицизма. Причем чем лучше человек знал язык, вскоре ставший государственным, тем отрицательнее была его оценка событий, приведших к восстановлению государственного суверенитета нашей, да и всех остальных союзных республик. Разумеется, встречались и исключения, но очень редко — примерно в одном случае из десяти. Ну, может, из семи-восьми…
Как-то я поделился этим своим наблюдением с одним из таких ”эстоноязычных”. На что он мне ответил: ”Тоже мне, открыл Америку! Да если бы ты знал эстонский хотя бы так, как я (тут он сильно поскромничал, — В.И.), то ты бы знал и то, что в эстонских СМИ пишут про русских! И тогда еще большой вопрос, ратовал бы ты за независимость Эстонии так же горячо, как ты это делаешь сейчас!”.
Для меня здесь нет никакого вопроса. Независимо от того, знаю я эстонский язык или нет, идея государственного суверенитета всех бывших ”советских сестер” сомнению не подлежит. Как нет для меня и вопроса, надо ли знать государственный язык. Разумеется, надо. В то же время факт, что мне или кому-то другому по каким-то причинам так и не удалось овладеть языком настолько, чтобы сдать экзамен на высшую категорию, тоже не означает, что по этой причине следует вообще ликвидировать в Эстонии образование на русском языке.
Противоположный результат
Принудительный перевод преподавания всех предметов исключительно на эстонский язык на всех уровнях обучения, начиная с детских садов, — это примерно то же самое, что заставить всех жителей страны, не принадлежащих к эстонскому этносу, ходить исключительно строем и носить, независимо от пола, абсолютно одинаковые фуражки, кители и брюки серого цвета.
Итоги языковой политики последних лет показали, что ужесточение требований в этой сфере ведет к противоположному результату и лишь усугубляет разделение в обществе по национальному признаку. В опубликованном недавно Докладе о развитии человеческого потенциала Эстонии (EIA) 2016/2017 содержатся малоутешительные выводы, в том числе и такой: эстонским русским в сравнении с эстонцами, даже при равных предпосылках, сложнее занять более выгодные рабочие места. И это — при том, что сторонники жесткого языкового курса утверждают, будто знание эстонского повышает конкурентоспособность неэстонцев на рынке труда.
В том же Докладе подчеркивается, что среди родившихся и выросших в Эстонии русских второго-третьего поколения (25–34 года) эстонским устно и письменно владеет лишь половина, то есть меньшая доля (!), чем среди эстонских русских 35–49 лет. Значит, всплеск интереса к эстонскому языку и культуре, последовавший сразу после Поющей революции, значительно спал после того, как стали ощутимыми методы, которыми государство ”стимулирует” своих жителей не титульной национальности к изучению языка.
В этом Докладе содержится еще немало интересной информации по теме нашего сегодняшнего разговора: и про растущую этническую обособленность, и про падающий интерес к местным эстоноязычным СМИ, и про многое другое.
…А кстати о Поющей революции. Практически все ее тогдашние лидеры за короткий промежуток времени после событий 1991–1992 годов ушли из активной политики. Разочаровались в своих идеалах?
