Марк Солонин: нельзя бороться с советской чумой, беря в союзники нацистскую холеру
Многое выглядело довольно необычным. Историк выступал по-русски, но его вполне понимали и задавали много вопросов представители организаторов — эстонской национально-консервативной партии Pro Patria. Также весьма контрастной по сравнению с ситуацией в России была сама тема — нынешнее российское общество, особенно в дни, соседствующие с 9 мая, не любит задаваться такими вопросами, предпочитая помпезные великопобедные торжества.
Марк Солонин — автор семи книг, посвященных раскрытию тайн Второй мировой войны, преимущественно ее начального периода. Об этом периоде (1939-1941) в нынешней России вспоминать так же не любят, как и когда-то в СССР. Потому что тогда придется признать, что в ту войну СССР вступил не 22 июня 1941 года, как утверждается десятилетиями, но еще 17 сентября 1939-го, когда ввел свои войска в Польшу, согласно пакту Молотова-Риббентропа. Одно это признание кардинально подрывает миф о ”миролюбивом” Советском Союзе, который принято изображать жертвой вероломного нападения…
Лектор напомнил практически не упоминавшийся в советской и по-прежнему замалчиваемый в постсоветской российской историографии факт — первая героическая оборона Брестской крепости состоялась не в 1941 году, а в том же 1939-м. Только тогда ее обороняла польская армия от наступающего вермахта, и держала эту оборону до 17 сентября, когда в тыл полякам ударила Красная армия.
22 сентября 1939 года в Бресте состоялся первый ”парад победы” (официальное название!) — совместное прохождение моторизованного корпуса вермахта и танковой бригады РККА. Их командиры — генерал Гудериан и комбриг Кривошеин — принимали этот парад, стоя рядом на трибуне и улыбаясь друг другу.
”Медовый месяц” в советско-нацистских отношениях растянулся почти на целый год — с осени 1939-го до лета 1940-го. Тогда советское руководство разрабатывало планы, которые могут показаться невероятными — от бомбардировок Мальты и захвата Суэцкого канала до похода в Индию. В этот период своим главным противником СССР и Третий рейх рассматривали Великобританию, и Вторая мировая война могла принять совсем иные очертания…
Однако уже в середине 1940 года Кремль сосредотачивает свое внимание на Европе и проводит серию штабных стратегических игр, в которых главным противником рассматривается Германия. Марк Солонин сообщил, что ему удалось обнаружить в архивах 13 текстовых документов, содержащих пять различных вариантов развертывания Красной армии. Причем все эти документы имеют не оборонительный, а наступательный характер — целями советских ударов там называются Берлин, Вена, Прага.
Что же заставило Сталина начать составлять планы против Германии, с которой всего год назад были заключены договоры о ненападении и даже дружбе? В действительности, он не считал эти документы для себя обязательными и сам был готов вероломно их нарушить. Еще до заключения пакта Молотова-Риббентропа, выступая на заседании политбюро ЦК ВКП(б) 19 августа 1939 года, Сталин заявил: ”В побежденной Франции компартия всегда будет очень сильной. Коммунистическая революция неизбежно произойдет, и мы сможем использовать это обстоятельство для того, чтобы прийти на помощь Франции и сделать ее нашим союзником. Позже все народы, попавшие под ”защиту” победоносной Германии, также станут нашими союзниками. У нас будет широкое поле деятельности для развития мировой революции… В интересах СССР — Родины трудящихся, чтобы война разразилась между рейхом и капиталистическим англо-французским блоком. Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон”.
Летом 1940 года, после неожиданно быстрого падения Франции, у Третьего рейха в западной Европе остался единственный противник — Великобритания. Но они вели между собой лишь воздушную войну, немецкая операция ”Морской лев” по форсированию Ла-Манша постоянно откладывалась. Да и побежденные французы не спешили восставать под коммунистическими лозунгами. Для Сталина это означало провал планов ”мировой революции”. Теперь он мог ее инициировать лишь собственными силами — организацией ”освободительного похода” в Европу. Причем он действительно воспринимался бы как ”освободитель”, а не агрессор — после оккупации Франции главным европейским агрессором уже безусловно считался Гитлер.
С мая 1941 года начинается стратегическое развертывание Красной армии на западных границах СССР. Войска из внутренних округов страны прибывают нескончаемыми эшелонами — в генштабовской лексике они и назывались ”вторым эшелоном”. Однако вместо того, чтобы окапываться и обустраиваться на новом месте (если бы они действительно готовились к обороне), войска остаются в походном режиме.
Но на рассвете 22 июня все планы резко устаревают. В первой оперативной сводке Генштаба, подготовленной Жуковым, открытым текстом признается: ”Противник упредил наши войска в развертывании”. Для красноармейских частей, сконцентрированных у границы, стремительное немецкое наступление означало абсолютную катастрофу. В ходе лекции Марк Солонин привел цифру — соотношение потерь в первые месяцы войны составляло 1:50.
В своей книге ”Июнь 41-го. Окончательный диагноз”, вышедшей в 2013 году, историк так комментирует этот факт: ”Такое соотношение потерь возможно разве что в том случае, когда белые колонизаторы, приплывшие в Африку с пушками и ружьями, наступают на аборигенов, вооруженных копьями и мотыгами. Но летом 1941 г. на западных границах СССР была совсем другая ситуация: обороняющаяся сторона в целом не уступала противнику ни в численности, ни в вооружении, количественно превосходила его в средствах нанесения мощного контрудара — танках и авиации”.
Тем не менее, решающую роль всегда играет не количество техники, но человеческий фактор. А в немецкий плен только в 1941 году попало 3,8 миллиона красноармейцев — такого не было ни в одной другой стране. Оказалось, что советские солдаты, многие из которых были из семей раскулаченных и репрессированных, вовсе не горят желанием воевать за Сталина — хотя еще вчера демонстрировали полную лояльность и покорность. Отличились в первые дни войны и доблестные советские командиры, которые принялись вывозить свои семьи в тыл, бросив управление войсками. За летние месяцы 1941 года Красная армия фактически превратилась в хаотическую толпу, сдающуюся в плен целыми подразделениями…
Марк Солонин резюмирует это так: СССР конечно готовился к войне — но не к той.
В ходе лекции ему задали вопрос: а знал ли Гитлер о таких настроениях в Красной армии, а также о планах советского командования, если сумел их сорвать в самый выгодный для себя момент? По мнению историка, нацистский фюрер вряд ли мог быть в курсе этих планов, которые существовали лишь в единичных рукописных экземплярах и с которыми были знакомы лишь 5-6 человек из высшего советского руководства. Скорее, тут ему помогла интуиция — он действительно опасался, что если Германия приступит к штурму Британских островов, СССР ударит ей в спину.
Однако большинство советских архивов на эту тему до сих пор закрыто. Их слегка ”приоткрывали” в начале 1990-х годов, но затем вновь засекретили. Слушателей лекции Марка Солонина удивил его рассказ о посещении в 2000-е годы архива российского Генштаба: ”Мне просто показали комнату — размером примерно как этот зал на 100 человек, где мы сейчас находимся. Только она там полностью заставлена стеллажами с папками. И это документы лишь одного 1941 года. Когда я попросил позволения войти, мне запретили, сказав, что с этих бумаг до сих пор не снят гриф секретности”.
Понятно, что полноценное изучение истории Второй мировой войны без открытия ее архивов невозможно. Почему же российская власть опасается открывать эти архивы, и вообще о современной ситуации в России мы побеседовали с историком после лекции.
Марк Семенович, мой главный вопрос не на историческую тему, а о современности — хотя вопрос именно к историку. Как Вы можете объяснить ситуацию в России, когда Вторая мировая война все дальше уходит в историю, живых ее участников уже почти не осталось, но День победы с каждым годом отмечается все громче и бравурнее? Появился даже термин ”победобесие”…
Вы совершенно правы. Сегодня память о войне энергично и настойчиво, усилиями властей, заменяется культом победы. Хотя это совершенно разные вещи. Потому что народная память о войне — это всегда была память о трагедии, об огромном горе. И даже советское государство хрущевских и брежневских лет это понимало. Если мы вспомним хорошие советские фильмы о войне — ”Звезда”, ”А зори здесь тихие”, ”Горячий снег”…
”Летят журавли”…
Да, и мы заметим там сюжет, характерный для древнегреческих трагедий — герои всегда гибнут. И 9 мая действительно был ”праздник со слезами на глазах”. А то, что навязывается сейчас — это полная смысловая противоположность. В этом помпезном культе великой победы нет места трагедии и памяти о миллионах жертв. Есть только великодержавная спесь с угрозами другим странам. Особенно показательны немецкие машины, увешанные георгиевскими ленточками и расписанные фразами ”На Берлин!”
То есть великая трагедия превращается просто в китч. И это понятно — будущего у такой власти нет, настоящее тревожно, и значит, она делает ставку на культ прошлого. Причем не реального трагического прошлого, а превращенного в шоу, где мы ”нагнули” весь окружающий мир.
Я полагаю, что причиной такой перемены стал золотой дождь от нефтегазовых сверхприбылей, который хлынул на Россию в 2000-е годы. Но вместо модернизации страны он привел лишь к реставрации имперских комплексов, и поднял со дна всю эту муть, которую мы сейчас наблюдаем.
Вас иногда сопоставляют с другим известным историком и писателем — Виктором Суворовым, который также подверг деконструкции великопобедный миф. В чем Вы с ним солидарны, а в чем не согласны?
Виктор Суворов подробно и обстоятельно доказал, что сталинский СССР готовился сам вторгнуться в Европу. С этим тезисом я абсолютно, на 100 процентов согласен. Разница только в том, что Суворов обосновывал этот тезис какими-то обрывочными воспоминаниями участников событий и собственными логическими умозаключениями, которые не всегда корректны. Я же ссылаюсь на конкретные архивные документы. Но, несмотря на некоторые разногласия, мы с ним поддерживаем контакты и находимся в дружественных отношениях.
Как Вы полагаете, возможен ли в перспективе пересмотр исторической роли РОА в России? В Украине, например, потомки бойцов Красной армии и УПА уже находят общий язык, особенно на фоне российской агрессии. В целом это напоминает испанский пакт Монклоа, означавший национальное примирение. И только в России сохраняется сугубо советский взгляд на историю Второй мировой войны…
Вопрос интересный, но очень неоднозначный. Меня часто критикуют за то, что моя точка зрения диаметрально противоположна официальной. Но в данном случае я действительно считаю, что ОУН, УПА, да и РОА на начальной стадии — это были типично фашистские движения. Подобные восточноевропейским тех лет — венгерским, румынским, хорватским… Их общие черты — радикальный национализм, антисемитизм, культ вождя, сотрудничество с Гитлером. Поэтому героизировать их я считаю неправильным. Нельзя бороться с советской чумой, беря в союзники нацистскую холеру.
Ну, маршал Маннергейм после 1941 года тоже считался союзником Гитлера, хотя никаким нацистом не был…
У Маннергейма была другая ситуация — там речь шла о самом существовании Финляндии, которое СССР хотел прекратить еще в Зимнюю войну. Тем не менее, Маннергейм вовсе не был диктатором, но лишь армейским главнокомандующим, а Финляндия все годы войны оставалась парламентской республикой.
Пражский манифест КОНР, автором которого был генерал Власов, также трудно назвать нацистским документом…
Да, но это был ноябрь 1944 года, когда союзники уже высадились во Франции, и это решительно изменило мировоззрение в европейских странах, многие быстро поумнели. Конечно, этот документ был рассчитан в первую очередь на внимание западных военачальников. Но союзники до окончания войны вовсе не желали ссориться со Сталиным и потому не поддержали Власова.
А что касается исторических перспектив, то учитывая мировоззренческую эволюцию нынешней российской власти, я полагаю, что некоторая ”реабилитация” РОА может произойти более затейливо. Сегодня мы наблюдаем определенную фашизацию российского общества. Аннексия территорий других стран под предлогом национального единства — это уже не коммунистическая, а именно фашистская логика.
Как Вам работается в нынешней Москве? Вряд ли такая мировоззренческая атмосфера благоприятствует свободным историческим исследованиям…
Ну, к счастью, я живу не в Москве, а в Самаре — у нас эта атмосфера несколько помягче. Конечно, иногда приходится бывать в Москве, чтобы поработать в архивах, хотя во многих я уже стал персоной нон грата. Тем не менее, предъявить мне какие-то юридические претензии власть не может — все документы, на которые я ссылаюсь в своих книгах, уже рассекречены. Сегодня вообще довольно странная ситуация — многие архивы рассекречены, но их не положено показывать и изучать. Потому что они способны подорвать некоторые базовые исторические мифы нынешней российской политики.
